Последние же полгода… чуть меньше… пролетели для Волчицы, как в тумане. Она так перепугалась, была так сломлена и подавлена, что хваталась разумом за все, что могло спасти ее от страданий, что могло заставить ее жить… И за всем за этим упускала, что происходило вокруг, что происходило с Рамси. Если бы не те месяцы, проведенные с Болтоном в Винтерфелле и не та пара месяцев, что вот только прошли, она бы люто возненавидела его за то, что сотворил с ней, какую боль ей принес. Однако все то хорошее, что всплывало в памяти… оно путало Сансу, не давало трезво мыслить, а то, как вел себя с ней Рамси в последнее время, окончательно сбивало с мысли и вгоняло в ступор. Слишком разным он бывал, и невозможно было понять, где была ложь, где правда. А вчера… вчера Старк была поражена тем, что увидела в муже. Никогда она не видела его таким обеспокоенным, никогда не ожидала бы, что он будет взволнован больше ею, чем самим собой. Никогда бы Волчица не предположила, что Рамси будет так отчаянно пробовать помочь ей, никогда не видела таких переживаний на его лице. И все, что было до этого… Эти ласки, успокоения, проявленная забота. Да, у нее было мало свобод, но и внимания ей доставалось предостаточно… Кто знает, может, если бы она остановилась на мгновение и хорошенько подумала, то смогла бы добиться себе больше свободы, больше выбора. У нее ведь всё уже складывалось в голове, соединялось воедино, однако она упорно не желала этого замечать.
Подчинение. Послушание. Внимание. Спокойствие. Ласка.
Вот на что откликался Рамси. И именно в этой последовательности. Санса думала и думала, чувствовала, как начинает болеть голова, но не могла остановиться. Сопоставляла события, ломала голову в поисках правильных ответов, вгоняла себя в пот и раж… В Винтерфелле она была послушна и спокойна, умела извертеться и постепенно начинала добиваться желаемого. В Дредфорте же она научилась всему остальному, и это далось ей нелегко, но притом совсем позабыла о себе, об изворотливости, позабыла о своей цели…
Дочь Старка глядела перед собой широко раскрытыми, но очень уставшими глазами. По телу пробегала нервная дрожь, голова раскалывалась от боли, сон не шел. Дневной свет едва ли проникал через закрытые ставни.
Только бы Рамси выжил, сумел ее найти и спасти. Он — последнее, что у неё осталось.
***
Вечер
В маленьком сарае, предположительно предназначенном для содержания скотины, а сейчас пустующем, горела одна коптящая свеча. Она стояла в тихом, безветренном уголке, где бы до нее не дотянулась ни одна из лошадей и, конечно, запертая здесь Волчица.
Руки и ноги девушки по обычаю были связаны, под боком лежал небольшой тюк сена, к которому с одной стороны уже успели подобраться две поставленные сюда лошади и теперь тихонько пожевывали его, вытягивая небольшие клочки из общей кучи. Третья лошадь, стоящая здесь, к съестному дотянуться не могла и стояла, отвернувшись головой в угол, а все остальные и подавно остались на ночь на улице, не вместившись в крохотное пространство этого хлева.
Все углы и деревянные перекрытия на потолке были окутаны паутиной, из щелей проникал холодный воздух. Более того, судя по отсутствию скотины, скудному фуражу, практически пустому амбару с открытой дверью и тому, с каким спокойствием и уверенностью направлялись к этому дому бандиты, здесь никто не жил, и дом забрали себе эти мужчины.
Сам домишко располагался на отшибе, прикрывался со всех сторон деревьями, но, несмотря на его покинутость и уединенность, сюда была проложена какая-никакая, но дорожка — уж слишком странным был тот факт, что, добираясь сюда, им не пришлось петлять между деревьями и облысевшим бурьяном: ехали, в основном, по прямой и по два коня в ряд. В маленькое же жилище направились только мужчины, собравшиеся сперва чем-то перекусить, а затем уже взять к себе на пару часиков дочь Старка для поднятия себе настроения и лучшего сна. Сансе об их планах было хорошо известно, ведь слышала она, как переговаривались об этом между собой мужчины. Они еще подшучивали тогда над ней, чтоб не волновалась: они и ей чего поесть и выпить оставят, а то ее кости им были не нужны. На глаза навернулись слезы, а при мысли о Рамси внутри проснулась боль, засевшая глубоко в самой груди.
«Он не придет. Тебе очень хочется, чтобы он пришел, но не обманывай саму себя: тебя увезли уже слишком далеко от того места, и остановились вы на эту ночь непонятно где, — с горечью думала про себя Санса, а потом ощутила, как от следующей мысли грудь пронзило болью: — Он может быть уже мертв».
Из груди Волчицы вырвался надрывный болезненный вздох, а затем внутри все стихло. Наступила тишина как в душе, так и снаружи. Давала о себе знать усталость. Хотелось пить и умыться. Много чего хотелось.