Разрушенный дом. Моя юность при Гитлере

И тут я впервые понимаю, что все эти дружелюбные люди, недавно сидевшие в зале, которых я принял за журналистов, адвокатов или зрителей, что именно они и есть обвиняемые и что, разумеется, их невозможно отличить от всех нас. Здесь двадцать два обвиняемых, восемь под арестом, четырнадцать освобождены под залог, и все они, за редким исключением, выглядят, естественно, как все остальные, ведут себя как все остальные, упитанные, хорошо одетые господа в возрасте. Академики, врачи, торговцы, ремесленники, коменданты, граждане нашего новонемецкого общества, свободные граждане ФРГ, оставившие, как и я, свои автомобили стоять на парковке перед Старой ратушей и прибывшие на слушание, как и я. Нет никаких отличий. И я не могу не вспомнить вдруг фильм, который посмотрел вскоре после окончания войны. Он назывался «Убийцы среди нас». Это было семнадцать лет назад.

Теперь во мне проснулся совершенно новый интерес. Я снова здесь, снова чувствую себя живым. Я бы хотел посмотреть на них, понаблюдать за ними, узнать их. Должно же быть хоть какое-то отличие. Каким-то образом они должны быть угнетенными, обособленными, одинокими. Нельзя же с грузом Освенцима на плечах разгуливать тут, словно во время антракта в театре. И я осторожно приближаюсь к большой скучной группе, сидящей у стены. Там сидят пять дородных добродушных господ, массивных и пухлых, пьют кока-колу и лимонад «Синалко», курят сигареты и ведут друг с другом беседы. Господа в перерыве заседания совета директоров. Двое из них, похоже, с трудом могут ходить: у них в руках черные прогулочные трости с резиновыми основаниями. Они, должно быть, через многое прошли. У самого старшего из них, в безупречном темно-синем костюме, красноватое лицо, белые как лунь волосы, и мой коллега говорит:

– Это Мулка, Роберт Мулка, подполковник войск СС и адъютант коменданта лагеря Хёсса. Сейчас специалист по внешней торговле в Гамбурге. Он живет здесь в отеле «Франкфуртер Хоф» и в свободные от слушания дни быстро едет в Гамбург на трансъевропейском экспрессе, чтобы приглядеть за своими предприятиями. Обвинение, среди прочего, вменяет ему в вину установку и обслуживание устройств подачи газа и предоставление необходимого для умерщвления газом вещества «Циклон Б». Содействие при отборе на площадке, содействие при транспортировке выбранных для умерщвления газом лиц в газовые камеры на грузовиках.

А я стою тут, потеряв дар речи, украдкой поглядываю на них и снова отвожу взгляд: не хочу казаться назойливым, не хочу пялиться на эту группу, как на диковинных диких зверей в зоопарке, я в шоке от того, что убийцы выглядят такими безобидными, дружелюбными и почти родными. Но затем я осознаю, что эти добродушные господа ведь не обычные убийцы, не преступники, действовавшие в состоянии аффекта, убившие кого-то из жалости, страсти или отчаяния. Это ведь все человеческое. Такое бывает. Но это современные, доселе неизвестные убийцы, руководители и вершители массовых убийств, бухгалтеры, нажимающие на кнопки и писцы механизма: техники без ненависти и каких-либо эмоций, маленькие деятели из большого рейха Эйхмана – убийцы за письменным столом. Здесь наблюдается новый стиль преступлений: смерть как управленческий акт. Эти убийцы – приятные и корректные госслужащие.

Зал снова начинает медленно заполняться. Полицейские на входе подали публике в фойе тайный знак, и люди, только что болтавшие друг с другом и курившие, как на вечеринке во время книжной ярмарки, снова делятся, снова берут на себя свои роли, внезапно превращаются в отдельные группы, принадлежат каждый к своей стороне, продолжают играть отведенные им законом роли. В юристах всегда есть что-то от актеров.

Внезапно я теперь понимаю порядок размещения в зале. Обвиняемые сидят прямо передо мной: четыре ряда по шесть сидений до самого места судей. Восемь арестантов заходят через боковой вход справа в сопровождении двух полицейских в синей форме. Один из арестантов, порочно улыбаясь, как раз склонился к своему адвокату и какое-то время беседует с ним.

Четырнадцать свободных обвиняемых тоже заняли свои места, рядом с каждым сидят справа два адвоката, раскладывающие на столах толстые желтые папки-регистраторы. На них написано черными печатными буквами: «Номер дела 4 циркуляр 2/63», а рядом в скобках «Комплекс Освенцим». На меня производит странное впечатление то, что я снова вижу подобный шифр на обложках документов. А в скобках еще и слово «комплекс».