Разрушитель миров

– А как вы называете себя, Gaeda? – спросила Корэйн, опускаясь на колени рядом с ведьмой. Эндри напрягся всем телом, будто ему хотелось оттащить ее от джидийки. Но Корэйн заглядывала старушке в глаза без тени испуга.

Вальтик положила морщинистую руку ей на щеку.

Корэйн не вздрогнула, позволяя ведьме рассмотреть себя.

– Я Северная звезда, – наконец проговорила старушка, дернув носом. В следующую секунду она скользнула рукой в складки длинного плаща и достала оттуда амулет из веточек и костяных бусин, на котором все еще виднелась засохшая кровь. Вложив талисман в ладонь Корэйн, она сжала ее пальцы один за другим. – А еще я странная, да-да-да! – добавила она, тихонько рассмеявшись.

– Полностью согласен с последним определением, – проговорил Дом.

Корэйн откинулась назад и резко, словно вихрь, обернулась к нему.

– Идите спать сейчас же, – произнесла она. В ее голосе звучала несгибаемая внутренняя сила.

Древний побледнел, а затем по его щекам и шее растеклась краска смущения. По всей видимости, ему в первый раз за несколько столетий приказали ложиться спать. А быть может, вообще за всю жизнь.

– Я вам не какой-нибудь смертный ребенок, – пробормотал он.

Корэйн поднялась на ноги и пожала плечами. Его огромный рост ничуть ее не смущал.

– Вы нужны нам в добром здравии, Дом.

– Я… ну, хорошо, – произнес он, удаляясь прочь от костра.

Сораса чуть не взвыла от смеха, когда он опустился в грязь, словно пес – не положив на землю ни мантии, ни покрывала. Он просто улегся на спину, лицом к небу, сложил руки на груди и тут же закрыл глаза. Через мгновение по поляне уже разносился невыносимый громоподобный храп.

– Если я решу его задушить, кто-нибудь станет мне мешать? – пробормотала она, проводя подошвой сапога по земле в направлении Дома.

– Да шучу я, – раздраженно добавила она, поймав на себе неодобрительные взгляды Эндри и Корэйн. – Эндри, я разбужу тебя, когда придет твоя очередь стоять на часах.

Оруженосец согласно склонил голову.

– Договорились.

– А ты даже не думай морочить нас посланиями и голосами… – начала Сораса, оборачиваясь к ведьме. Но Вальтик исчезла, словно ее и не было – на поляне не осталось даже странного землистого запаха, который следовал за ней повсюду.

– Что ж, она опять пропала, – ухмыльнулась убийца, вглядываясь в темноту. Ее охватило неуютное чувство, что темнота смотрит на нее в ответ. – Вот и замечательно.

Каждое утро Сораса заключала пари сама с собой. Кто же первым не выдержит и поддастся любопытству? На следующий день, когда Дом прищурился и окинул ее привычным негодующим взглядом, убийца подумала, что это будет он. Однако Древний так и не заговорил. Корэйн была очевидным вариантом. Девчонка держала в голове все на свете – от силы ветра в Зеркальном заливе до посевного периода в долине Большого Льва. Сораса Сарн, Павшая и Сломленная амхара, не сомневалась, что ей достанет храбрости задать вопрос напрямик. И еще был Эндри. Пусть он казался сдержаннее остальных, но все же с утра до вечера бросал в ее сторону странные взгляды, так что даже лошади, должно быть, заметили его интерес. Вальтик уже и так обо всем знала, поэтому ее можно было не считать. «Не удивлюсь, если она весь день только и делает, что выдумывает рифмы», – подумала Сораса, сжимая зубы.

В конце концов храбрости набралась именно Корэйн. Ее тактичности хватило на то, чтобы выждать несколько дней и задать этот вопрос наедине. Стоял вечер, и все были заняты тем, что готовились к ночевке, разбивая очередной лагерь. Что касается Эндри, он взял свой дурацкий чайник и удалился заваривать чай.

– Осара, – произнесла Корэйн и замолчала, оставив это слово висеть в воздухе.

В этот вечер небо было ясным, и Сораса подняла лицо к звездам – хотя обычно это делала Корэйн. Они знали друг друга всего несколько недель, и убийца порой забывала, что девчонка была наследницей Древнего Кора и дочерью печально известной Мелизы ан-Амарат. «Но только не сегодня», – подумала Сораса.

– Этим словом называют убийцу-амхара, которую заклеймили кровавой меткой и изгнали из Гильдии, – прямо ответила она.

Павшая. Брошенная. Сломленная. Все эти определения означали одно и то же, и каждое из них произносилось с глубочайшим, брезгливым отвращением. Осара – так это слово звучало на ее родном языке, и именно оно отзывалось в ее сердце самой острой болью. Лорд Меркьюри провозгласил его перед всеми убийцами Гильдии, не сводившими взгляда со свежей, еще кровоточившей отметины на ее коже. Эта татуировка была проще и грубее остальных – всего несколько слов, нанесенных поперек ее ребер простой иголкой без заботы о том, какую боль ей это причиняло. Она не издала ни звука, пока мастера делали свою работу, оставляя на ней клеймо и навеки изгоняя из рядов амхара. Но даже сама Сораса была готова признать, что наказание соответствовало преступлению.