Разум

В ногах могилы цвел прекрасный зеленовато-белый цветок — не знаю названия. Принялся он только на этом конце, хотя сестра посадила такие же по всей могиле. На остальном пространстве распустились красные астры. Крест уже выцвел, надпись тоже. Надо снова покрасить, и на этой неделе. Я постоял над могилой, но как-то сосредоточиться на воспоминаниях не мог — думал об этом пропане-бутане. Воротился в поселок — за это время там уже выстроилась очередь. Места я ни за кем не занял — пришлось стать в самый конец. Пока подъехала машина, очередь еще выросла и шофер объявил, что на всех баллонов не хватит — нас вон какой хвост. Я заплатил, взял баллон и поспешил домой. Мне было холодно, я мечтал поскорее лечь. Надо следить за собой — не перетруждаться, как в прошлом году. Побольше спать и лентяйничать, работа не волк — в лес не убежит. Я отдал рукопись, и, даже если ее снова — уже в четвертый раз — не примут, огорчаться тоже не следует: главный редактор сказал мне, что с нового года должность сценариста все равно упраздняется и что все мы будем работать редакторами. Для меня это весьма отрадная новость. Петер сказал, что я мог бы стать редактором еще раньше, но коллеги из нашей группы якобы противились этому — им пришлось бы делиться со мной премиями. Сценаристы ведь рецензируют сценарии бесплатно — это вменяется им в обязанности по договору.

Я пер тачку в гору и думал: хоть я и болен, но держаться за свое место на студии не намерен, буду портить дуракам жизнь, а если меня выгонят, даже порадуюсь — займусь наконец настоящим делом. Я все это говорил себе, чтобы оправдать неодолимое желание спать.

Солнце пекло, стол на дворе был раскален. Я постелил на него рубашку и, как только лег на нее, сразу уснул.

Пришла жена, и моей умиротворенности как не бывало. Сперва она мне доложила, где была и что испытала. Ходила она по поводу своей работы. В последнее время она чувствовала колотье в аорте, и врач послала ее на ЭКГ. Я побоялся спросить о результате — а с другой стороны, если бы что-то нашли, она не была бы такой спокойной. Хотя совсем спокойной она тоже не была, поскольку исчерпала все отговорки, оправдывавшие ее постоянные проволочки с работой. Вот поэтому она и отправилась к парикмахерше — надеялась там излить душу и найти правильный ответ своим сомнениям.

Будь автор откровеннее, можно было бы сделать фильм, какого здесь еще не было: есть ли что-либо смешнее и забавнее, чем разоблачение собственных ошибок? Критикуя ближнего, мы подчас выглядим какими-то злопыхателями, поскольку редко постигаем истинный мотив дурного поступка, совершенного им. Но собственные поступки мы же можем точно анализировать, легко нащупывая их мотивы; и только тогда осознаем, насколько мы смешны. Возможно, многие поступки моей жены кажутся мне комичными потому, что я доподлинно знаю их мотивы. Конечно, комичны и мои собственные страдания. Почему я так мечтаю об успехе в кино, когда известно, что люди, от которых этот успех зависит, ни черта в кинематографе не понимают? Поразмыслив, делаю вывод, что мне не столь важен успех, сколь одобрение со стороны коллег — лишь бы они оставили меня в покое. Таков уж современный человек: работа для него — вторая натура, хотя мало кто в этом сознается.

Было бы хорошо владеть каким-нибудь ремеслом. Только я никаким не владею и оттого не могу быть ни здоровым, ни спокойным. А ведь надо бы со своей психикой что-то сделать, как-то сдвинуться с мертвой точки. Но тут еще жена связывает мне руки. Не могу же я уступить поле боя, даже если мне и не удалось вылечить ее силой своей воли, поступков и мыслей. Возможно, ее болезнь в конце концов перекинется и на меня. Ну и пусть — я все равно не сдамся.