Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Фотография, сделанная астронавтами Apollo 17 и опубликованная NASA в канун Рождества 1972 года, получила название «Голубой шарик»[350] (рис. 20) и стала самой растиражированной в истории. Это был не первый снимок Земли из космоса. Это даже не первая фотография всей Земли, освещенной Солнцем, но она настолько красива, что дала начало широкой дискуссии на тему «Земля – космический корабль». Многие специалисты связывали с этим изображением общий рост симпатии общества к современному движению в защиту окружающей среды. В нем видят источник альтернативных религиозных движений и довод в поддержку гипотезы Геи, поскольку он представляет всю Землю как практически единый живой организм. Это одновременно научный и философский образ с сильным эмоциональным зарядом.

Эта фотография появилась ровно через четыре года после другого изображения того же плана. В канун Рождества 1968 года экипаж Apollo 8 передал картину Земли, восходящей над горизонтом Луны. Эта фотография получила название «Восход Земли», на ней видны наполовину освещенная Земля и пустынный лунный ландшафт на переднем плане (рис. 21). Все в космосе было черным, серым или бурым – кроме ослепительной бело-голубой Земли.

Рис. 21. Канун Рождества 1968 г. Восход Земли. NASA

«Восход Земли» и «Голубой шарик» были научной стороной милитаризма эпохи холодной войны. Руководители космических программ как в США, так и в СССР считали космос стратегическим пространством. Шахматная партия там никогда не прекращалась и была неотделимой от эмоций, чувств и приверженностей так же, как от ракет и бомб. Космос был полем борьбы двух сверхдержав. Однако прекрасные виды единственного сверкающего мира давали туманную надежду на светлое будущее. Та самая технология, которая должна обеспечивать военное преимущество, создавала изображения, которые можно было стратегически использовать для предложения единства, общей цели, мира. Если радиоактивные осадки и ядерная угроза объединили мир из-за страха, то «Голубой шарик» и «Восход Земли» визуально фиксировали потенциал надежды[351].

Географическое переустройство планеты, развернувшееся в эпоху холодной войны, было, по сути, научным. «Голубой шарик» и «Восход Земли» представляли научную сторону, бомбы, бомбоубежища и спутники – техническую. «Ледяные черви» в Гренландии вобрали в себя труд инженеров и физиков и потребовали значительного мастерства в области проектирования и строительства. Программа CORONA блестяще подтвердила потенциал методов обработки информации. Труд, вложенный в науку и технику, перестроил всю планету всего за 40–50 лет. Это была огромная и разрушительная система знания с практически бесконечными последствиями. Ядерные зоны отчуждения, появившиеся по всему миру, – это памятники блестящему и неутомимому человеческому труду, который можно было бы посвятить другим задачам.

В размышлениях о философском значении фотографий Земли, сделанных из космоса, Бенджамин Лазье говорит о смятении, которое вызвал у философа Ханны Арендт запуск первого советского спутника в 1957 году. Арендт увидела в спутнике очередной тревожный сигнал все большего вытеснения живых организмов или живой Земли техническими артефактами. Спутник – машина в небе – был, по ее представлению, первым идеологическим и техническим шагом к тому, чтобы забросить планету. Для нее это был почти что символ, отрицавший значение существующей планеты, поскольку олицетворял будущую новую планету и позволял забыть старую. Он нес с собой пренебрежение, равнодушие к настоящему и к конечности жизни на Земле. Арендт виделись в этом замысле отголоски тоталитаризма, которому всегда нужна новая ложь и новые миры[352].

В то время было не так заметно, что спутник – это лишь маленький, видимый, даже банальный знак брутальной научной и технологической трансформации, длившейся уже более десятилетия к 1959 году. «Глобальное» восприятие выходило из полуосвещенного, теневого мира бункеров и «ледяных червей». Земля, видимая из космоса, как бы красиво она ни выглядела, была милитаризованной и ощетинившейся оружием.

9 Скрытый учебный план

В период холодной войны специалисты в Соединенных Штатах оказались перед сложным выбором. Их учили воспринимать науку, медицину и инженерное дело как мирные занятия, ориентированные на «благополучие человечества». На практике, однако, не существовало очевидного способа избежать участия в наращивании милитаризованного знания. Даже если ученый не работал на нужды обороны, он обучал других, кто был обязан или способен это делать. Даже если исследование задумывалось как исключительно гражданское, его результаты могли быть мобилизованы и милитаризованы через годы или даже десятилетия. Некоторые ученые становились невольными участниками осуждаемых ими оборонных инициатив.