Читаем Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений полностью

Профессиональные сообщества, от Американской ассоциации содействия развитию науки до Американского микробиологического общества и Американского химического общества, создавали комитеты по «социальным вопросам» и делали заявления о науке и «благе человечества» на протяжении 1950-х, 1960-х и 1970-х годов. Тем временем их члены разрабатывали оружие и работали в оборонной промышленности.

Для некоторых ситуация стала «катастрофической». Математику Сержу Ленгу, по его словам, было «невыносимо жить в условиях политического преследования, поскольку приходилось сочетать два противоположных стремления. Одно из них – занятие прекрасной математикой, а другое – сохранение условий работы и жизни, приемлемых с философской, интеллектуальной, человеческой точек зрения»[358]. В ответ ученые стали присоединяться к организациям, занимавшимся проблемой милитаризации науки вроде Пагуошского движения, либеральной Федерации американских ученых и более радикальной (и процветающей до сих пор) группы «Наука для людей».

Никто из ученых, о которых я говорю, не рассматривал вариант полного отказа от участия в оборонных программах, по крайней мере если они хотели продолжать заниматься наукой и вести исследования. Их понимание своего положения и то, чего они не видели и не осознавали, может пролить свет на стратегии и действия людей, маневрирующих в тоталитарных системах политической и экономической власти. В своей книге «Пытка секретностью», изданной в 1956 году, социолог Эдвард Шилс высказывает мысль, что ни от каких других профессионалов не требовали «в такой мере жертвовать собственными традициями, как от ученых»[359]. В чем выражалась такая жертва? Какие стратегии породила секретность? Чем жертвовали ученые в Америке середины XX века? Что они должны были знать? Что представлял собой «скрытый учебный план» милитаризации?

Безусловно, все это было связано с защитой секретов.

Работа с секретной информацией требовала не только молчания. Она требовала умения обращаться с архивами и библиотечными фондами (что хранить, что уничтожать), психологических и социальных навыков (как вводить в заблуждение людей, включая родных и друзей), а также знания правовых рисков и юридической ответственности. Эксперты должны были знать, как сжигать уничтожаемые документы «в присутствии свидетеля» под расписку. Сжигание мусора было официальной задачей: Фред Роджерс, астрофизик Военно-морской лаборатории в Индианаполисе, написал в 1943 году трехстраничную инструкцию о том, как сжигать образующийся в лаборатории мусор[360].

Они должны были знать, как пережить слушания по вопросам допуска к секретам. Ученые советовали друг другу использовать определенные ключевые слова («периодически», «профессиональный», «ныне завершенный») и говорить: «Конечно, я никогда не передавал им никакой секретной информации». В юридическом словоблудии, в котором поднаторели ученые, отношения с подозреваемыми характеризовались как «не текущие», «не близкие», «не продолжающиеся» и «не имеющие перспективы возобновления» – возобновление было одним из критериев значимости отношений с точки зрения комиссии по допуску к секретам. Физик Эдвард Кондон, представ перед Восточным промышленным советом по кадровой безопасности в апреле 1954 года, засвидетельствовал: «В связи с причастностью к различным оборонным проектам в начале войны я был проинформирован, как и мы все, о порядке обращения с секретной информацией. А именно о том, что ее можно передавать только лицам, имеющим соответствующий допуск, и то лишь в случае, если им необходимо иметь ее в связи со служебными обязанностями. Уроки того инструктажа я с тех пор всегда соблюдал»[361]. Следующие 15 лет Кондон отбивался от обвинений в неблагонадежности и в конце концов перестал работать на оборону[362]. Ученым пришлось знакомиться с юридическими мирами, в которых технические знания делали их уязвимыми. В число оснований для аннулирования допуска входили поддержка Генри Уоллеса в ходе его президентской кампании в качестве кандидата от Прогрессивной партии в 1948 году, поддержка профсоюзов, критика войны в Корее, поддержка государственной системы здравоохранения и даже действующее членство в Федерации американских ученых и Американской ассоциации содействия развитию науки. Планка для отказа была низкой, и ученый, не понимавший правил, мог много чего потерять. Изданный для исследователей буклет министерства обороны в июле 1964 года и находящийся в архиве математика Баркли Россера, перечисляет уголовные наказания за различные нарушения. Сговор с целью повреждения материалов или сооружений, критически значимых для национальной обороны, влек за собой штраф в размере $10 000 и 10-летний тюремный срок. Изготовление дефектных инструментов или механизмов каралось так же[363].

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное