Читаем Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений полностью

Подход Полларда к обеспечению секретности представляет собой разновидность эмоционального труда, описанного Хохшильд[355]. Он стал неотъемлемой частью его самосознания и проявлялся в церкви, в аудитории, даже в кругу семьи. Его обязательства перед государством находились под угрозой во всех аспектах жизни – и он это знал. Он осознавал, что и зачем делает. Другие, надо думать, осознавали это в меньшей степени.

В интервью, данном в 1962 году психологу Энн Роу, в то время работавшей над вторым изданием своей книги «Становление ученого», палеоботаник Ральф Уоркс Чейни ответил на вопрос, который она не задавала. Он касался его работы в качестве заместителя директора Радиационной лаборатории в Беркли во время Второй мировой войны. «В то время я научился лгать, – сказал он. – Я постоянно убеждал наших сотрудников говорить людям, что они делают не то, чем заняты на самом деле. Я, например, занимался радаром, что, как известно любому в мире, было ложью, поскольку над этим работал МТИ, так или иначе, большинство находились в неведении. Я буквально позавчера вечером разговаривал с человеком, занимавшим высокую должность в лаборатории, который, по его словам, не знал, чем мы занимаемся».

После такого признания тактичная Роу не стала напрямую спрашивать, чем он действительно занимался в радиационной лаборатории, а заметила, что трудно догадаться, какую роль мог играть в радиационной лаборатории палеоботаник. Чейни сменил тему, но через некоторое время вновь вернулся к этому вопросу: «Я уже говорил, что научился лгать. Чем я занимался в Радиационной лаборатории, никого не касается, особенно никого из здесь присутствующих. Лгал я регулярно, и люди действительно ничего не знали. И я не собираюсь рассказывать вам, хотя… у меня просто нет такой возможности, не обращайте внимания»[356]. Почти через 20 лет после войны Чейни одновременно хотел поговорить об этом и не хотел. Ему пришлось научиться лгать, и приобретенный навык причинял ему неудобство.

Чейни научился лгать, а Поллард научился хранить секреты. Их пример проливает некоторый свет на поведение и стратегии рядовых специалистов, поддерживавших экономический рост и крепивших национальную оборону в разгар холодной войны в Соединенных Штатах. Они научились хранить секреты, лгать и проходить тесты на полиграфе. Они обменивались советами о том, что говорить на слушаниях по вопросам допуска к секретам, как сжигать мусор, как вести себя при призыве на действительную воинскую службу, как скрывать или преувеличивать потенциальное военное значение проекта, справляться с гневом и разочарованием коллег. Они столкнулись с риском того, что наука, повернутая в сторону интересов обороны, вытеснит их собственные научные цели. Перед ними также замаячила опасность официального расследования в отношении их благонадежности.

В профессиональном мире таким образом появился новый скрытый учебный план, комплекс навыков, ставших обязательной частью профессиональной подготовки, – умений лгать, хранить секреты. Этот скрытый план давал ученым ориентир в требованиях, порожденных милитаризацией в эпоху холодной войны.

Термин «скрытый учебный план» уходит корнями в теорию образования. В начальной и средней школе существует явный учебный план, охватывающий информацию и знания, которые необходимо усвоить, чтобы выполнить задания и сдать экзамены. Однако обучение этим не ограничивается – есть еще скрытый учебный план, предусматривающий принятие социальных норм, подчинение власти, дисциплинированное управление временем и следование правилам. Современная система образования согласно этой идее знакомит не только с алгеброй и тремя ветвями власти, но и готовит учащихся к соответствию требованиям, подчинению и продуктивной жизни в индустриализованном обществе. Скрытый учебный план часто имеет нравственное измерение. Он объясняет учащимся, как быть одновременно хорошими гражданами и хорошими работниками[357].

Поколение, на котором я сосредоточиваюсь в этой книге, в процессе своего формального обучения после 1900 года усвоило, что наука является открытой, универсальной и интернациональной – что это начинание, направленное на «благо человечества». Однако в разгар холодной войны исследования многих ученых были не открытыми, а секретными, не интернациональными, а националистичными и ведущими не к общему благу, а к созданию сложных технических средств поражения людей – нового оружия, новых методов разведки, новых информационных систем и даже новых способов допроса пленных, обрушения экономики и провоцирования эпидемий. Рядовые специалисты из разных сфер (от физики до социологии) обнаружили, что их исследования ориентированы на увеличение мощи государства, а ученые, приученные видеть себя создателями знания как общественного блага, оказались втянуты в деятельность, вызывающую совершенно другие чувства.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное