Подход Полларда к обеспечению секретности представляет собой разновидность эмоционального труда, описанного Хохшильд[355]
. Он стал неотъемлемой частью его самосознания и проявлялся в церкви, в аудитории, даже в кругу семьи. Его обязательства перед государством находились под угрозой во всех аспектах жизни – и он это знал. Он осознавал, что и зачем делает. Другие, надо думать, осознавали это в меньшей степени.В интервью, данном в 1962 году психологу Энн Роу, в то время работавшей над вторым изданием своей книги «Становление ученого», палеоботаник Ральф Уоркс Чейни ответил на вопрос, который она не задавала. Он касался его работы в качестве заместителя директора Радиационной лаборатории в Беркли во время Второй мировой войны. «В то время я научился лгать, – сказал он. – Я постоянно убеждал наших сотрудников говорить людям, что они делают не то, чем заняты на самом деле. Я, например, занимался радаром, что, как известно любому в мире, было ложью, поскольку над этим работал МТИ, так или иначе, большинство находились в неведении. Я буквально позавчера вечером разговаривал с человеком, занимавшим высокую должность в лаборатории, который, по его словам, не знал, чем мы занимаемся».
После такого признания тактичная Роу не стала напрямую спрашивать, чем он действительно занимался в радиационной лаборатории, а заметила, что трудно догадаться, какую роль мог играть в радиационной лаборатории палеоботаник. Чейни сменил тему, но через некоторое время вновь вернулся к этому вопросу: «Я уже говорил, что научился лгать. Чем я занимался в Радиационной лаборатории, никого не касается, особенно никого из здесь присутствующих. Лгал я регулярно, и люди действительно ничего не знали. И я не собираюсь рассказывать вам, хотя… у меня просто нет такой возможности, не обращайте внимания»[356]
. Почти через 20 лет после войны Чейни одновременно хотел поговорить об этом и не хотел. Ему пришлось научиться лгать, и приобретенный навык причинял ему неудобство.Чейни научился лгать, а Поллард научился хранить секреты. Их пример проливает некоторый свет на поведение и стратегии рядовых специалистов, поддерживавших экономический рост и крепивших национальную оборону в разгар холодной войны в Соединенных Штатах. Они научились хранить секреты, лгать и проходить тесты на полиграфе. Они обменивались советами о том, что говорить на слушаниях по вопросам допуска к секретам, как сжигать мусор, как вести себя при призыве на действительную воинскую службу, как скрывать или преувеличивать потенциальное военное значение проекта, справляться с гневом и разочарованием коллег. Они столкнулись с риском того, что наука, повернутая в сторону интересов обороны, вытеснит их собственные научные цели. Перед ними также замаячила опасность официального расследования в отношении их благонадежности.
В профессиональном мире таким образом появился новый скрытый учебный план, комплекс навыков, ставших обязательной частью профессиональной подготовки, – умений лгать, хранить секреты. Этот скрытый план давал ученым ориентир в требованиях, порожденных милитаризацией в эпоху холодной войны.
Термин «скрытый учебный план» уходит корнями в теорию образования. В начальной и средней школе существует явный учебный план, охватывающий информацию и знания, которые необходимо усвоить, чтобы выполнить задания и сдать экзамены. Однако обучение этим не ограничивается – есть еще скрытый учебный план, предусматривающий принятие социальных норм, подчинение власти, дисциплинированное управление временем и следование правилам. Современная система образования согласно этой идее знакомит не только с алгеброй и тремя ветвями власти, но и готовит учащихся к соответствию требованиям, подчинению и продуктивной жизни в индустриализованном обществе. Скрытый учебный план часто имеет нравственное измерение. Он объясняет учащимся, как быть одновременно хорошими гражданами и хорошими работниками[357]
.Поколение, на котором я сосредоточиваюсь в этой книге, в процессе своего формального обучения после 1900 года усвоило, что наука является открытой, универсальной и интернациональной – что это начинание, направленное на «благо человечества». Однако в разгар холодной войны исследования многих ученых были не открытыми, а секретными, не интернациональными, а националистичными и ведущими не к общему благу, а к созданию сложных технических средств поражения людей – нового оружия, новых методов разведки, новых информационных систем и даже новых способов допроса пленных, обрушения экономики и провоцирования эпидемий. Рядовые специалисты из разных сфер (от физики до социологии) обнаружили, что их исследования ориентированы на увеличение мощи государства, а ученые, приученные видеть себя создателями знания как общественного блага, оказались втянуты в деятельность, вызывающую совершенно другие чувства.