Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Война дронов может изменить не только отношения внутри военных институтов, как предполагает Баркан, но и отношения между гражданами и государством. Устраняя саму возможность гибели американских комбатантов, подобные технологии меняют уравнение оправдания насильственных действий государства. Они понижают планку, поскольку граждане США ничем не рискуют при совершении жестоких атак на других. Это дестабилизирующий фактор в том смысле, что делает возможным военные действия без «издержек».

По мнению некоторых представителей Пентагона, полное устранение риска для пилотов – это ключевое преимущество Predator и других дронов, которые «работают лучше», чем люди. Один из них сказал историку обороны Питеру Сингеру: «Они не чувствуют голода, не боятся. Они не забывают приказов. Их не трогает, если парня рядом с ними только что подстрелили. Будут ли они работать лучше людей? Да»[427]. Дроны вызывают страх нового типа. Один племенной вождь в Северном Вазиристане сказал репортеру New Yorker, что длительное ожидание атаки дронов «превращает людей в пациентов психиатрической клиники». Дроны кружат часами или даже днями, прежде чем нанести удар, и люди внизу, на земле, видят, как они перемещаются на высоте почти 6 км. Они издают звук, подобный жужжанию насекомых, монотонный, сводящий с ума. «Возможно, самолеты F-16 менее точны, но они прилетают и улетают»[428].

Шамаю считает, что весь мир стал территорией охоты и беспилотники могут быть использованы везде, где захочется ЦРУ и Пентагону, даже вне зоны военных действий. Но что такое зона военных действий? «Определяя понятие вооруженного конфликта как подвижное место присутствия врага, в итоге приходишь к тому, что под прикрытием законов вооруженного конфликта оправдываешь аналог права казнить подозреваемых в любой точке мира, даже где нет боевых действий, нелегально и без разбирательств, – в том числе и собственных граждан»[429].

Теория воздушной войны с 1930-х до 1980-х годов оперировала понятием неподвижного врага, чьи средства производства можно было уничтожить бомбами. Предполагалось, что уничтожение средств производства приведет к разгрому государства, поскольку оно не сможет продолжать войну из-за отсутствия промышленных товаров и технологий. Это уже не относится к насильственному конфликту XXI века. Все меньше людей и ресурсов сегодня нужно для причинения ущерба даже такой сильной и хорошо обороняемой стране, как Соединенные Штаты. Хотя средства причинения ущерба во многом остаются научно-техническими, сами технологии необязательно производятся на заводах, контролируемых противником. Они даже необязательно должны являться оружием. Они могут предназначаться для других целей и использоваться теми, кто хочет вызвать хаос. Гражданские самолеты, врезавшиеся в башни Всемирного торгового центра в 2001 году, были созданы для коммерческих перевозок. Они стали физическим эквивалентом бомб из-за способа их использования. Негосударственные группы, вроде ИГИЛ[430], с ограниченными производственными ресурсами и отсутствием постоянных или охраняемых оружейных заводов могут подбирать крошки, ежедневно падающие со стола глобального технического арсенала. Они могут превращать сотовые телефоны, созданные для потребителей, в самодельные взрывные устройства и использовать захваченную военную технику вроде американских армейских вездеходов и пушек M198, китайских полевых орудий и старых советских АК-47. На руку таким группам играет изобилие оружия. Оно может происходить откуда угодно и в конце концов оказаться где угодно. Оно может быть сделано в Огайо, поставлено американским войскам в Сирию, утеряно во время перестрелки, захвачено и переориентировано на другую задачу – убивать военнослужащих США.

Новые технологии также порождают совершенно новые стратегии причинения эмоционального ущерба. Никто в ночном клубе в Орландо в июне 2016 года – ни один из 49 убитых, 53 раненых, сотен или тысяч получивших иные травмы – не собирался никого атаковать. Живы эти люди или мертвы, не имело никакого значения ни для одного текущего военного конфликта или сражения. Они были убиты на войне, в которой в действительности не участвовали, и являлись не «сопутствующими» потерями, а целевыми жертвами. Они стали невольными участниками жестокого представления, развернутого с помощью науки и техники, и подтверждением его эффективности. Причиной убийств и ранений было желание воспроизвести картину в СМИ. Они были частью психологической войны, нацеленной на то, чтобы вызвать страх и страдание.