Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Здесь я провожу мысль о том, что в XX веке ареной сражения стала человеческая плоть. Она фигурирует в научных исследованиях одновременно как оружие и мишень, как уязвимый, податливый, гибкий объект. Ее возможности изучались в воздухе, в условиях холода и в состоянии шока на итальянском фронте. Ранение человека в XX веке стало ключевым свидетельством как в науке, так и в политике. Как говорит Скарри, раненое тело может быть свидетельством и победы, и поражения. Это еще и научное свидетельство возможностей организма. Сфера биомедицины, изучающая возможности человека в экстремальных условиях военных действий, ярко демонстрирует двойственную природу знания, позволяющего излечивать и ранить.

7 Человеческое умонастроение как арена сражения

В своей знаменитой статье «Инженерия согласия», опубликованной в 1947 году, эксперт в области связей с общественностью и пропаганды Эдвард Бернейс выдвинул предположение, что коммуникационные сети сжимают мир. В Соединенных Штатах, заметил он, «слова непрерывно атакуют глаза и уши американцев», а страна превратилась в «маленькую комнату, где сказанное шепотом усиливается в тысячи раз»[263]. Это наблюдение стало еще более достоверным в последующие десятилетия.

Бернейс часто подчеркивал, что он дважды племянник Зигмунда Фрейда – его мать была сестрой Фрейда, а отец – братом жены Фрейда. Он родился в Вене, но еще ребенком попал в Нью-Йорк. Отталкиваясь от идей своего дяди, он стал одной из самых влиятельных и успешных фигур в сферах связей с общественностью и пропаганды. Его подходами и стратегиями пользовалась не только нацистская пропагандистская машина, но и руководство в Соединенных Штатах для поддержания морального духа общества во время Второй мировой войны, войны в Корее и даже войны во Вьетнаме[264].

Бернейса принято считать циничным и безнравственным человеком, готовым убеждать людей в чем угодно, даже ложном или опасном, но это, однако, не помешало признать его еще при жизни влиятельным мыслителем. Его книга «Кристаллизация общественного мнения», изданная в 1923 году, опиралась на идеи о психологии духовной жизни и описывала способы пробуждения бессознательных желаний, которыми можно манипулировать с помощью образов и намеков, кодовых слов и тонких утверждений, вызывающих сопротивление в случае открытого навязывания. Бернейс исходил из того, что убедить людей в чем-либо можно, лишь понимая, как они мыслят. При этом, с его точки зрения, люди в большинстве своем не отличаются ясностью мысли. Для среднего гражданина, говорил он, «ум становится величайшим барьером между ним и фактами… Его собственный абсолютизм не дает ему смотреть на вещи с позиции опыта и мыслить, а не следовать за толпой»[265].

Бернейс сознавал, что пропаганде сопутствуют риски. В 1942 году он заметил, что в призывах к простому человеку можно играть на его предубеждениях, ненависти и несбывшихся желаниях. «Манипулирование символикой со стороны нечистоплотных лидеров в условиях послевоенной психологической и экономической неопределенности в 1920-х и 1930-х годах заставило миллионы людей следовать за новыми лидерами и идеологиями». Успех коммунистов, нацистов и фашистов был «очевидно» ускорен манипулированием символикой. «Гитлер использовал символизм. Гитлеровское приветствие – это политический символизм». Нацисты, говорил Бернейс, насаждали «тоталитарную брутальность» с помощью «угроз, запугивания и цензуры»[266]. Даже национальные и народные праздники были привязаны в нацистской Германии к партийным потребностям и приоритетам. «Здесь мы видим тоталитарный апофеоз укрепления морального духа, осуществляемого в тотальной психологической войне – наступательной и оборонительной. Только нацисты практиковали это упреждающее укрепление морального духа у себя на родине при всей его фальши и демагогичности». За рубежом они также преследовали пропагандистские цели, которые Бернейс охарактеризовал как «стратегию террора»[267].