Разведка и другие тайные службы древнего Рима и его противников

Сенат постановил провести эти игры как можно торжественнее. Приглашены были не только граждане города, но и соседи. Аттий Туллий приложил все усилия, чтобы на игры явилось как можно больше вольсков. И вот, когда в Рим прибыла «огромная толпа вольсков», Аттий Туллий, «как заранее было условлено у него с Марцием», явился к консулам и сообщил, что хочет «негласно заявить о деле государственной важности», а оставшись с ними наедине, принялся убеждать их в том, что появление в городе такого количества вольсков, когда все граждане будут заняты зрелищем, может привести к непредсказуемым последствиям. «Что же до меня, — добавил Аттий Туллий, — то намерен я тотчас удалиться домой, чтобы не пала на меня тень чьего-нибудь слова или дела» [Т. Livius, II, 37, 1–7].

Консулы призадумались и доложили обо всём сенаторам. Решено было, на всякий случай, принять «меры предосторожности, пусть даже лишние. Сенат постановил, что вольски должны уйти из города, и разосланы были глашатаи с приказанием всем вольскам покинуть город до темноты» [Т. Livius, II, 37, 8].

Провокация полностью удалась. «Поначалу вольсков, поспешивших за своими пожитками по домам, где они останавливались, охватил сильный страх; затем, по пути, пришло негодование на то, что они, будто осквернители или преступники, удалены с игр в дни праздника, как бы объединяющего богов и людей. Так и шли они почти сплошной вереницей, а обогнавший их Туллий ждал у Ферентинского источника, каждого знатного человека встречая жалобами и возмущением; и собственному раздражению чутких слушателей вторили его слова…» [Т. Livius, II, 37, 9; 38, 1]. Сведя беженцев и устроив прямо в поле у дороги сходку, Аттий Туллий ещё больше подогрел их гнев, убеждая, что они лишь чудом остались живы, и, задержись они чуть-чуть с уходом, всех бы их ожидала гибель от подлых римлян. В итоге, ещё за день до того вполне мирно настроенные люди преобразились — «разгневанные и ещё подстрекаемые, разошлись они по домам, возбуждая свои племена, и достигли того, что вся страна вольсков отложилась от Рима» [Т. Livius, II, 38, 6]. Риму была объявлена война, а полководцами, «согласно решению всех племён», были избраны Аттий Туллий и Рай Марций «Кориолан», на которого битые им ранее вольски надеялись ещё больше, чем на своих собственных полководцев и, надо сказать, надеялись не зря. Очень скоро Гай Марций сумел доказать, что является не только храбрым воином, но и талантливым полководцем, а римлянам пришлось крепко сожалеть о том, что посмели его оскорбить.

Полный гнева на изгнавших его из родного города римлян, Кориолан сначала изгнал римских поселенцев из Цирцей, передав освобождённый город вольскам, а затем, совершив удачный обходной манёвр, отнял у римлян недавно завоёванные теми города Сатрик, Лонгулу, Полуску и Ко-риолы, потом отбил у римлян Корбион, Вителлию, Требий, Лабики и Пед и, наконец, подошёл к стенам самого Рима, разбив лагерь в пяти милях от города. Причём и здесь Кориолан успешно применил хитроумный приём по разложению противника, который в наше время назвали бы не иначе, как спецоперация. Из своего лагеря он начал делать набеги, разоряя римские поля, «но с опустошителями рассылает и сторожей, чтобы следить за неприкосновенностью полей патрициев, — то ли потому, что плебеи больше ему досадили, то ли чтобы посеять вражду между патрициями и плебеями» [Т. Livius, II, 39, 6]. Хитрость опять удалась — вражда патрициев и плебеев усилилась, и лишь внешняя опасность удерживала и тех и других от того, чтобы не передраться между собой. В конце концов народ стал требовать мира. Те самые плебеи, которые ещё совсем недавно требовали суда над Гаем Марцием и улюлюкали при его изгнании, призывали сенат просить изгнанника о примирении.