Развиртуализация. Часть первая

банковских работников

специалистов коммуникационных компаний

и даже футбольных фанатов.

Это только верхушка безумного списка радетелей человечества.

Наталия Кох надеялась на спасение исключительно посредством ковровых бомбардировок большей части планеты. Но мертвый мобильник таскала с собой. Как и многие в Фишгарде она тайно надеялась, что сеть заработает. Девушка не выбрала кому позвонит в первую очередь.

Чей голос она захочет услышать после стольких мучений? На пороге новых? Родственники? Службы спасения? Психологическая помощь? Господь Бог? Чтобы хоть кто–нибудь помог остановить ЭТО!

«Вы случайно не знаете нужный номер телефона?», – обратилась к своим внутренним голосам. Память услужливо отреагировала непроизвольно всплывшими строками:

И не за что больше уже зацепится,

И нечего встретить уже на пути, —

Раскрой свои руки спокойно, как птица,

И, обхвативши просторы, лети.

И некуда пятится, некогда спятить,

И выход один только, самый простой:

Стать в жизни впервые спокойным и падать

В обнимку с всемирною пустотой[101].

 

Двигаясь трусцой по узенькой асфальтовой трассе, перепрыгивая через трещины, с содроганием улавливая унылые звуки, издаваемые за спиной испуганным, но все еще покорным детским стадом, Наталия размышляла – если бы British Telecom воскрес, кого бы она просила вызволить с этой дороге, в конце которой ожидает смерть:

«ОСЕ? Маме? Расспрошу ее о самочувствии. В ответ на рыдания поделюсь военными зарисовками: не волнуйся, мамочка, у меня все чудесно. Я здорова. Еды у меня теперь вдоволь. Я в Южном Уэльсе. Нет, это не Канада. Гораздо ближе. Совсем рядышком. Твоя девочка сейчас ведет крохотных малолетних шахидов, чтобы они эффектно разорвали на куски свои тушки и убили как можно больше проклятых псов. Псы вторую неделю стреляют по твоей девочке из миномета. Нет, это не собаки. Вполне себе люди. Определенные недостатки у них, конечно, имеются. Как у всех нас, мамочка. Перебив псов, я смогу вернуться домой. Не переживай, у меня все получится. Я сама снаряжала бомбы, сама их надевала деткам под одежду. Ты же знаешь, какая я у тебя аккуратная».

Мама не ответит так, как девушка сама себе ответила, отправившись к лагерю псов по извилистому маршруту из Фишгарда в Скледдо: «Крепись, девочка. Отсюда начинается твоя новая дорога на Родину. Любой путь домой труден, иначе он не будет исчерпан и не приведет туда, куда требуется».

Шесть лет назад, проводя дни и ночи с безнадежно больным сыном, Кох до полемического совершенства отточила правила внутреннего диалога. Иначе сошла бы с ума в первый же месяц дежурств в больнице. Сейчас ей вновь требовалось ненадолго сохранить рассудок, не сбеситься от ужаса. Поэтому она мысленно проговаривала речи, обращая их к маленькой девочке внутри. Эта малышка не могла сопровождать других детей на верную смерть.

«Зачем ОСА послал нас сюда? – Наталия опять уткнулась в самый сложный вопрос. – Чтобы мы попрактиковались во взрывном деле? Какие же мы дуболомы, что согласились на эту командировку! Мы?! Опять гнусное «мы»?! Девочка вновь не отделяет себя от пушечного мяса, от гнилого пораженца Кутялкина? – Гриша часто становился центром, вокруг которого сгущалось, а потом бешено вращалось мироздание мыслей Кох. – За что ты объединилась с ним? За то, что он готов бороться и умирать ради семьи? Но ведь не готов! Умирать–то иду я. Иду ради того, чтобы он вернулся к своим. И потому, что человеку недостаточно просто возвратиться домой – необходимо после этого еще и смотреть в глаза своим близким. Как же Гришенька посмотрит другим в глазки, если подорвет на хрен шесть десятков беспомощных деток?!».

Поток мыслей Наташи Кох, случись придать ему вербальный вид, покоробил бы многих. Собственные мысли даже ее саму резали как скальпелем. Поэтому в последние два-три месяца девушку мучило ощущение непрекращающегося кровотечения в голове.

«Он же ничего не умеет! Даже бинтовать не научился. Пришептывает свои угрозы–обещания. Продолжает смотреть снизу вверх на меня, на Мику, на этих дегенератов валлийцев».

Она представила, как ее размышления оставляют порезы на бугристом ландшафте мозга. Кровь стекает по углублениям и впадинам, образуя водовороты, водопады, приводя к прекращению любой внятной мыслительной деятельности, заводя в безнадежные дебри сумбурного бреда.

«Смс–ки постоянно ей набивает. В надежде, что сеть чудом проявится, и все его многотомные сочинения о непременном, неизбежном возвращении отправятся к… как он её называет? Шняга? Бред! И за это я иду взрывать и взрываться?! Чтобы он кого–то продолжал называть Шнягой и бубликами? Они уже давно мертвы, – лгала себе Наталия. Она по–женски чувствовала, что гришина связь с семьей не утрачена, не распалась. Иначе бы Кутялкин не продержался в хранилище, а потом в Фишгарде столько дней.

Иногда она словно наяву видела, как на карте Великобритании мерцает курсор, обозначающий перемещения Кутялкина. Девушка предполагала, что образ этот свалился к ней в голову из другой головы (Шняги?), которая все еще любит, ждет, видит через расстояния робкого и несмышленого напарника Наталии Кох.