Развиртуализация. Часть первая

«Правильно мы предусмотрели – не нужны им бесполезные дети. Этим головорезам несколько дюжин телочек – они бы повеселели, – Наталия остро чувствовала – несмотря на лоск, и некоторую учтивость, перед ней маньяки, бесчувственные убийцы, забывшие о стоимости жизни. – Ишь, как ноздри раздуваются».

– Мы прекрасно знаем оборону Фишгарда. Она не представляет особой сложности. По всей видимости, потребуется много ненужных жертв, чтобы войти в город. Печально. Насколько я понимаю, договариваться с жителями бесполезно, нет?

Кох пожала плечами.

– Вы могли бы стать парламентером? Донести простые факты – мы не хотим никого убивать. Даже доктора Эбрилла мы готовы оставит в живых. Нам требуется объединение, общая зона безопасности, потому что в эту зиму благополучному Уэльсу придется сражаться за жизнь с густонаселенным Севером и Востоком.

«Я могу стать кем угодно – парламентером, штрейкбрехером, нянькой, мусульманской фундаменталистской, порноактрисой, эмогёл, лишь бы ты провел меня и моих деток в лагерь».

– Я готова на многое лишь бы спасти детей, – «пожалуй, в текущий момент это единственная истина».

– Вы знаете о состоянии продовольствия в Фишгарде?

– Продовольствия хватает. И боеприпасов, – дети продолжали качаться на корточках. Георг стоял ровно, не сокращая–не увеличивая дистанцию. Принимая роковое решение.

– Мы не возражаем, если дети пойдут дальше. Вас и… , – он покрутил головой словно в поисках кого–то еще. «Ага, телочек им все–таки не хватает». – Вас мы предпочли бы временно задержать. Не хочется думать, что у детей есть провожатый, который может пожелать ночью пробраться в лагерь.

«Конечно, ночью у провожатых должны быть настоящие взрослые заботы».

– Давайте напрямик. Я шла сюда, прекрасно понимая, что уже мертва. Вы когда–нибудь слышали о московском клубе самоубийц? Нет? Удивительно. Жаль. – Наталия скопировала манеру Георга разбавлять свою речь односложными сентенциями. – Тогда вам не понять моего полнейшего смирения с обстоятельствами. Я готова идти в ваш лагерь и понимаю, что там со мной ничего хорошего не произойдет.

Он довольно усмехнулся. «Предвкушая всевозможные нехорошие вещи, которые ожидают мной?».

– Единственно прошу вас – нас выгнали с пустыми руками. Суонси не обеднеет, если пожертвует детям немного хлеба на всех. Тогда бедолаги продержатся день–два, прежде чем начнут есть траву. Без еды они будут кружиться вокруг лагеря. Пока вы их не пристрелите. Пару буханок хлеба, и они уйдут достаточно далеко, чтобы никогда не вернуться. With food they walk away pretty far, – она наклонила голову – пусть думает, что в глазах у нее слезы. – Вам же не хочется, чтобы они передохли где–то поблизости? Немного еды – не такая уж большая цена, чтобы не ввязываться в обременительный расстрел детей и последующую утилизацию трупов, – надавила она.

Наталия знала этот тип мужчин. Одно неверное слово, интонация, движение, и он превратится в садиста и палача. Нельзя сфальшивить, иначе больше не подействует ни один довод. Загоев был точно таким же. Поэтому убить Георга – дело чести. И здесь, наконец, суонси совершил ошибку, на которую так надеялась Кох.

Дети устали, начали всхлипывать громче, одна девочка («Бетрис», – вспомнила Наталия) зарыдала в голос. Георг кивнул. Он стремительно развернулся, не говоря ни слова, двинулся к лагерю, сделав знак своей команде – конвоировать детей. Дети встали – жалобный гомон чуть поутих.

«Вот он, момент истины. Ни он, ни его люди не будут таскаться туда–сюда, чтобы дать детям пожрать. Георгу даже в голову не пришло приказать своему вестовому «слетай за едой для ублюдков» или выбрать двух соплюх, выделить сопровождающих и конвоировать в лагерь за хлебом. Это слишком сложные интегральные решения. Всё-таки война – уникальное событие в истории человека и человечества».

Наталия с удивление ощутила отчаянное ликование: «Клюнул! Клюнул!».

 

Солдаты-императоры Босфора – ежедневная смена военачальников, контролирующих прилегающие к проливу территории

«Шахидки совершают все эти чудовищные гадости не из–за любви? – девушка внезапно поняла одну из причин женского терроризма. – Они идут на смерть из–за невозможности чувств, неспособности к ним. Из–за несбывшегося. Несбывшееся – самая страшная сила в жизни. Невидимая, нематериальная, изматывающая душу сила».

Вид гурьбы оборванцев действовал на вояк усыпляюще. Конвоировали их еще более расслаблено, почти опустив стволы в землю. Двое сзади, по трое на флангах, один впереди, рядом с Георгом. Некоторые совсем потеряли бдительность, сократили дистанцию, начали переговариваться. Хранители рыбы ни разу не предприняли диверсионной операции, поэтому глаза псов замылились.

Когда до первой армейской палатки осталось тридцать метров, группу остановили. Пленникам вновь приказали сесть. Георг рявкнул своим неразборчивую команду и пошел в лагерь.