Развод. Вспомни, как мы любили

— Я же говорю, ты у меня особенный. И именно ты мне сейчас нужен, Вить. Ты, твой вулкан и твое занудство. Я серьезно, Вить. Я кричу о помощи. С остальными-то мои шутки перевешивают, я за них прячусь, а с тобой не пошутишь. Ты, вообще, страшный человек, Вить. Вот страшный человек мне и нужен сейчас. Я рядом с тобой как-то себя сразу в руки беру. Приосаниваюсь, чтобы не разочаровать тебя.

— Что ты несешь?

— Все-то меня всегда слушают, я советы раздаю, а тебе советы не раздать, — Юра цыкает. — На одном месте ты вертел чужой жизненный опыт. — Нет. Ты сам с усами. Ты мой бриллиант среди остальных.

— Ты либо прекращаешь поясничать, либо пошел далеко и надолго.

— Понял, — шепчет Юра. — Согласен. Я перебарщиваю часто. Вить, говори адрес. И ты не поверишь, только о тебе я не знаю таких подробностей.

— Чего? — хмурюсь я.

— С тобой я нос свой не сую в твои дела. Вот как так?

— Это должно меня впечатлить?

— Да.

Массирую переносицу. Один я вряд ли успею вулкан слепить. И дела даже не в вулкане, а в крохотных деревцах, на которые уйдет уйма времени.

Диктую адрес, и Юра расслабленно выдыхает:

— А у тебя есть, что пожрать? А то котлету у меня забрали.

— Не забирала ведь у тебя жена котлету?

— Нет, — недовольно отвечает Юра. — Я просто что-то подустал. Я задержался на встрече. Будет скандал. Я ведь вызверюсь на жену. Не буду сегодня терпеть ее недовольство. Вот прям вызверюсь. И даже если будет милой и хорошей, получит по первое число.

— За что?

— Просто так. Ты же должен меня понять, нет? Надо переключиться. Хотя бы на твой вулкан дурацкий. И про пожрать ты мне не ответил.

— Есть. Не котлеты. Креветки, паста, чечевичный суп…

— Все, еду. Больше ни слова.

Глава 30. Вот как с таким жить?

Юра открывает мешочек с восковыми кубиками, принюхивается и достает один, а затем кидает его в рот.

Зря я выложил эту вонючку на стол.

Юра жует и бубнит:

— Говенная какая-то конфета, Вить, — кривится. — Раньше ведь нормальные делали ириски.

— Это не ириска, — кладу на стол картонку.

— А что это? — продолжает жевать. — Какая-нибудь новомодная херня с марципаном?

Поднимаю взгляд и говорю:

— Это соевый воск, Юр. Ароматизатор для шкафов.

Юра медленно моргает, выдергивает из нагрудного кармана платок, встряхивает, уничижительно глядя на меня, и выплевывает в платок разжеванный воск.

— Ну и козел же ты, — сворачивает платок и откладывает в сторону. — Я апплодирую твоему козлячеству стоя.

— Ты в следующий раз спрашивай, что ты собираешься сожрать, Юр, — взгляда не отвожу.

— Справедливо.

Кладу перед ним мешок с небольшими тонкими веточками и бутылочку клея:

— Сделай из этого десять деревьев. Сантиметров по десять.

Затем поднимаю с пола пакет с глиной.

— Мы сейчас реально будем заниматься детской поделкой?

— Ага.

— А поговорить?

— Ну, говори, — закатываю рукава рубашки и вываливаю на картонку влажную глину. — Говори и делай деревья.

— Серьезно?

— Да, Юра, — вновь поднимаю взгляд. — Я очень серьезен. Палочку к палочке приклеивай. Потом покрасить вату и прилепить к веточкам. Все охренеть как серьезно.

— Понял, — Юра высыпает веточки на стол. — Господи, Вить, у меня аж сердце куда-то в трусы закатилось и не выкатывается обратно. Злющий, как черт.

— Это я еще не злой.

— То есть у меня есть шанс сегодня найти смерть в твоей квартире, если не справлюсь с заданием?

— Тормози со своими шутками.

— Ясно, — Юра обиженно шмыгает и подхватывает две веточки. — А вообще, как дела, Вить?

— Кота, подумываю завести.

— Чего?

— У сильного независимого мужика должен быть кот, — разминаю глину.

— Ясно… Ну а кроме кота… как дела? Как там новая любовь? Лямур-тужур? — делает паузу. — Отымел ты ее нет?

— А почему тебя так волнует этот вопрос, — сминаю глину в пласт и поднимаю взгляд.

— Ну а о чем говорить мужикам еще? О бабах.

— Нет, я ее не отымел, — спокойно отвечаю я.

Юра откладывает веточки, откручивает крышечку от бутылька с клеем, подозрительно на меня поглядывая, а потом задает вопрос:

— А что так?

— Любишь ты копаться в грязном белье, Пастух, — хмыкаю я. — Своего нет?

— Мое знакомое и родное. Все пятна знаю.

— Думаешь, у меня грязные трусы повкуснее?

— Определенно, Вить, — выливает немного клея в крышечку, макает одну веточку и прикладывает ее к веточке потолще. — Ты другой. Знаешь, раньше было модно называть некоторых детей индиго, — переводит на меня взгляд. — Ты у нас мужик-индиго.

Леплю конус и приклеиваю его к картонке.

— Ты мне так и не ответишь?

— Не увидел целесообразности в соитии с лямур-тужур, — подхватываю пакет с песком. — Что тут непонятного?

— Что?

— Что слышал, — засыпаю песок в вулкан через узкое отверстие. — Лень одолела после бокала красного.

— Не понял.

— В воспоминания ушел, — откладываю остатки песка и лезу под стол за красным порошком.

Состав простой. Краситель, сода, лимонная кислота.

— В какие воспоминания?

— В такие, где жирные чебуреки из ларька, — перевожу взгляд на Юру, — были куда вкуснее сраной фуагры с черной икрой, а квас из ржавой бочки раскрывался таким букетом, который не раскроется в бутылке с Монтраше.