Развращённые

Доган начал ей сниться. В снах он смотрел на неё с нежностью, гладил по голове и говорил, что всё будет хорошо. После таких снов просыпаться было особенно сложно. Не сложно — больно! Очень больно!

Марлен после пробуждения трясло то ли от холода, то ли от пережитых эмоций. И, так иррационально, так нелогично, лисичке хотелось вернуться обратно в сон, туда, где Доган мог подарить чуточку защиты.

Доган, зачем ты так со мной?! Зачем?!

В день казни она отказалась от завтрака и, когда к ней пришли люди, чтобы нарядить с традиционную светлую одежду и повести на казнь, встретила их достаточно спокойно.

Марлен временами казалось, что она под каким-то наркотиком. Мозг посылал телу импульсы: тебя ведут на смерть! Очнись! Борись! Но эти импульсы терялись где-то в солнечном сплетении, до кончиков пальцев дойти не успевали.

Ее привезли на Млечную Арену. Та же сцена, те же люди… наверное, те же самые, что когда-то смотрели на её выступления.

И Доган Рагарра!

Он находился не на возвышении, как во время гонок, а почти у самого костра-печки, что была установлена по центру. Позади него сидели его генералы, по левую руку — Недж, законная жена, строгая и равнодушная.

На Марлен был ошейник-орешник, в такие наряжали особо опасных преступников. Такой лисица предстала их взору: аккуратно причесанная, приодетая, полуказнённая.

Она смирилась. Из всех усмиренных желаний, лишь одно не хотело давать ей покоя: ей было отчаянно необходимо заглянуть своему ящерру в глаза.

Когда толпа начала требовать её смерти, когда с нее начали снимать орешник, когда начали привязывать к столбу, под которым вскоре вспыхнет разозленный огонь, и начнет неласково щекотать кожу… она пыталась заглянуть ему в глаза.

Доган, посмотри на меня…

Когда судья начал зачитывать ей приговор, а его прихвостни уже настраивали все датчики, чтобы подвергнуть тело беглой гонщицы огню… она пыталась заглянуть ему в глаза.

Доган, посмотри, разве я о многом прошу..?

Марлен и сама не понимала, чего от него хочет. Чтобы смилостивился? Это вряд ли, ведь принял же он как-то решение, что она заслуживает сожжения, значит, ни при каких условиях это решение не отменит.

Но в глаза пыталась заглянуть. И когда он зачитывал приговор, смотрела… смотрела… снова мысленно упрашивая: «Ну посмотри же на меня, прошу…»

Он не смотрел.

Когда под Марлен вспыхнул огонь, в его глазах были лишь равнодушие и холод.

Марлен в самое сердце поразило неожиданное осознание: он уже смирился с её смертью, и просто ждет окончания ритуала, чтобы уйти обратно в свою жизнь, и забыть о земной пугливой лисице.

Доган отказался от своей лисицы.

Марлен закрыла глаза, чувствуя, как по телу распространяется тепло. Казнь началась!

После казни

Паника начала пробиваться наружу, минуя вязкую апатию. Ячейки под ногами медленно наполнялись огнем, они приближались к ней всё ближе, одна за одной. Видимо, так работало это устройство — сначала огонь вспыхивал по контуру машины, и лишь затем приближался к сердцевине — своей жертве.

В лицо ударила волна тепла, женщина закричала.

А в следующий миг ощутила, что срывается в свободный полет. Марлен полетела куда-то вниз, в непроглядную темень.

Она приземлилась на что-то мягкое. «Что-то» сначала её слегка отпружинило, затем — деликатно повторило контуры её тела, нейтрализовало последствия падения.

Паника накрыла сознание, паника не давала возможности сосредоточиться. Марлен казалось, что она слышит ящерриную речь, но вокруг было слишком темно — хоть глаз выколи.

Паника, паника, паника! Затем — очередной шум, и сознание покинуло её.

Проснулась Марлен как от удара под дых — резко, приготовившись нападать. И растерянно замерла — она лежала на кровати в своей комнате на станции.

— С пробуждением, Марлен.

Рядом, на кресле, сидела Вира.

Марлен приподнялась и затравленно осмотрелась. На столе стояла её чашка — любимая чашка, из которой Марлен пила кофе-чай по вечерам. На спинке кресла висела её униформа — в таких она на операции выходила. Форма была постирана и выглажена — хоть сейчас одевай. По стенам блуждали тени, на тумбочке у кровати стоял ночник. Поскольку солнечного света под землей не было, была разработана собственная система освещения, чтобы различать день и ночь. Марлен узнала этот мягкий свет ночника — на улице глубокая ночь.

Это было слишком! Это было слишком! Казалось, несколько мгновений назад её сжигали на костре, она ощущала жар огня на коже. И теперь она здесь — в безопасности.

— Я умерла?

Вира усмехнулась — так по-доброму, как умела только она.

— Нет, ты жива.

— Но… почему? Я не понимаю…

— Потому что Доган Рагарра тебя спас.

Вира и её правда

Она не понимала. Марлен упала на подушку, и уставилась в потолок. И пролежала так минут десять.

У неё ничего не болело, даже голова не кружилась. Лишь усталость была такая, что и пальцем не пошевелить.

По лицу текли слезы, но Марлен этого не замечала. Она закрыла глаза, пытаясь вернуть себе блаженное оцепенение, что следовало за ней по пятам последние несколько дней.

— Говори! — потребовала женщина у Виры.