Реактор. Черная быль

У Осокина жена была существом безропотным, молча сносила оскорбления мужа, даже рукоприкладство. Подрастал сын, пытался защищать мать, отца день ото дня ненавидел все больше. И когда однажды он ударил мать так, что она, стукнувшись об угол шкафа, потеряла сознание, четырнадцатилетний подросток схватил охотничье ружье и с двух метров выпустил патроны из обоих стволов. Один из них попал Осокину в сердце.

Фролов после дежурства зашел в бар пропустить рюмочку. Настроение было паршивым, все вокруг раздражало. Особенно бесила его компании молодых людей, гулявших за соседним столом. Длинноволосые парни гоготали во все горло, под стать им визжали их размалеванные подружки. Выходя из бара, Фролов нарочно споткнулся, у одного из парней выпал из рук и разбился стакан. Недолго думая, он запустил пепельницей в спину обидчика. Завязалась драка. Численное превосходство соперников было очевидным. Повалив на пол, его стали пинать ногами. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, майор дотянулся до наплечной кобуры, судорожно рванул предохранитель на табельном «пээме». Стрелял, пока не разрядил всю обойму. Два трупа и четверо раненых «потянули» на двенадцать лет строгого режима. В Пресненской пересылке, той самой, где в свое время, не без его стараний, ждал своей участи Гелий, он оказался по чьему-то недосмотру не в специальной камере, в которой положено содержать работников правоохранительных органов, а в камере с уголовниками. Тюремный телеграф сработал безотказно: «в хате мент». В первую же ночь его, основательно избитого, с выбитыми зубами, изнасиловали – «опустили» со всеми возможными извращениями, отогнав отныне пассивного педераста Фросю туда, где ему быть надлежало, – к параше.

По сравнению со своими милицейскими дружками разжалованный подполковник КГБ Слащинин отделался «легко». Томимый бездельем, стал частенько захаживать в гараж к отцу, где помогал ему по мере сил. Не обладая навыками, он небрежно, как следует не закрепив домкрат, поднял микроавтобус РАФ. Едва он оказался под машиной, она рухнула на него всей своей трехтонной тяжестью. В Центральном институте травматологии и ортопедии, куда его определили стараниями бывшего начальника, даже волшебные руки главврача Мироновой ничего уже поделать не смогли. Чрез год, изуродованный, он вернулся домой, с постели без посторонней помощи подняться не мог, враз состарившаяся мать ухаживала за сыном, меняла ему постель, кормила, выносила судно.

***

Вскоре после того, как Гелий зарегистрировался с Леной в загсе, он побывал в клинике – подошло время обследования. Игорь Гургенович встретил бывшего пациента радостными восклицаниями. А после того, как Строганов сдал все анализы, сообщил, что его хочет видеть профессор Левин.

Геннадия Семеновича он застал в кабинете. После общих приветствий Левин прямо заявил, что пригласил Гелия для разговора не самого приятного.

– Мне ваш батюшка, по моей просьбе, один справочник передал. И я с удивлением узнал, что период полураспада урана равен четырем миллиардам лет. Ну, вам-то это наверняка известно.

– Четыре миллиарда четыреста шестьдесят миллионов лет, – уточнил Гелий.

– Так вот, уважаемый Гелий Леонидович. Почистили мы ваш организм основательно, но какие-то частицы урана, стронция, цезия все равно остались. А вы теперь человек женатый. Понимаете, к чему я веду?

– Не совсем.

– А веду я к тому, что никто пока вам не определит, как эти частицы скажутся на вашем потомстве. И вовсе не обязательно, что в первом поколении. Представьте себе такую невеселую картину: лет эдак через триста рождается ваш пра-пра-правнук с двумя, допустим, головами или еще с какими-то отклонениями…

– Можете не продолжать. Все ясно. А Лене вы, Геннадий Семенович, об этом уже сказали?

– Как вы могли подумать? – возмутился профессор. – Сначала вам самому надо все обдумать, решить, а потом уже о своих выводах Леночке сообщать.

Несколько дней он ходил мрачный, как в воду опущенный.

– Рассказывай, что случилось, – с тревогой в голосе, но твердо потребовала Лена. – Ты из больницы сам не свой явился. Что-то с анализами не так?

– Как раз с анализами все в полном порядке, на удивление даже, – горько усмехнулся Гелий. – Проблема в ином, – и он передал жене разговор с профессором Левиным.

– А теперь выслушай меня, – потребовала Леночка. – Я очень хочу от тебя ребенка. Но еще больше я хочу, чтобы ты был здоров, счастлив и спокоен. И раз нам нельзя иметь детей, то к этому разговору мы с тобой никогда больше возвращаться не будем.

«Случайностей в этой жизни нет, а есть служба совпадений, работающая круглосуточно», – вспомнил Гелий, прочитав полученное из Киева письмо Лёни Телятникова. Стремительно поднимающийся по служебной лестнице полковник Телятников среди всяких-разных новостей писал о том, что их пожарная часть шефствует теперь над детским домом в Бородянке, где живут преимущественно дети чернобыльцев, умерших от радиации. Лёня сообщал, что они с женой и сами решили кого-нибудь из этих детишек усыновить. «Где двое, там и трое, вырастим, не обидим», – писал Леонид.