Реактор. Черная быль

И все же неподдельная горечь звучала в словах выдающегося ученого, участь которого, похоже, и впрямь уже была решена. Система не прощала тех, кто шел против нее, какими бы благородными мотивами это ни объяснялось.

***

Вспоминая впоследствии эти годы, Гелий сравнивал себя с человеком, из которого клещами выдернули какой-то жизненно важный стержень. САМ оказался провидцем, но скорее знал, какая ждет его участь. Уже вскоре после их разговора по институту бегал профкомовский активист, собирая по полтинничку «на проводы Манеева».«Чернобыльскую» группу переформировали полностью, набрав новых людей. Так что Гелию даже не пришлось просить о переводе. Он просто расписался в приказе о назначении его научным сотрудником другой лаборатории.

Гелий исправно ходил на работу, и если раньше ему всегда было некогда, то теперь он охотно принимал предложения сослуживцев сыграть партию в шахматы. У них собралась сплоченная группа преферансистов, и по субботам они собирались в его доме, вдумчиво расписывая пулечку и засиживаясь порой до утра. В свободные вечера он запоем читал научные журналы на английском языке, которыми его исправно снабжал отец, а в полагающиеся ему «библиотечные дни» с утра и до вечера изучал новые работы зарубежных ученых-физиков. О защите диссертации даже думать не хотелось. Сильно постаревший за эти годы и давно уже вышедший, а вернее – спроваженный на пенсию академик Гольверк ему больше с этим не докучал.

Как-то раз на даче у отца он встретился со своим старым киевским знакомцем – Григорием Исаевичем. Того чернобыльская эпопея тоже стороной не обошла. Видно, позволил себе не в том месте и не в то время сказать что-то лишнее – и в мгновение ока вылетел из Центрального комитета партии, приземлившись в обкоме. Еще не взорвавшись, АЭС уже калечила, корежила людей. Когда Григорий Исаевич уехал, Леонид Петрович сказал сыну:

– Если судьба тебя еще когда-нибудь сведет с этим человеком, знай: Григорий Исаевич – человек исключительной порядочности, имеющий свои незыблемые благородные принципы и, что самое главное, умеющий их защищать и отстаивать. За что и бит бывает. Ты знаешь, как он высказался о строительстве Чернобыльского чудовища? «Совершается преступление, жертвам которого, как сказано в Библии, несть числа».

***

Время от времени к преферансистам присоединялся друг детства Колька, теперь успешный кооператор Николай Николаевич Доронин. Кафе «Встреча» процветало, пришлось даже достроить еще один зал – банкетный, где от еврейских свадеб не было отбоя. Колька даже ритуал выработал. Когда гости уже сидели за столом, хозяин заведения напяливал на свою шевелюру еврейскую ермолку – кипу и с букетом цветов выходил в зал. Слева от него, одетая по такому случаю в белоснежное поварское облачение, шествовала дородная мамаша-директор, неся на вытянутых руках огромное блюдо с фаршированной рыбой. Колька церемонно вручал матери невесты цветы, принимал из рук подскочившего официанта рюмку водки, выпивал и, провозгласив «мазаль тов», бросал рюмку под ноги, разбивая ее каблуком лакированного ботинка. Еврейская мишпуха млела от счастья, и потом восторженные слухи о свадьбе разносились по всей Москве. Лучшей рекламы и пожелать было нельзя.

В гости к Гелию Колька, по своему обыкновению, являлся без предупреждения, неизменно принося с собой «нищим физикам» битком набитую едой сумку и пару бутылок хорошего алкоголя, американские сигареты. Гелий уже без содрогания вспоминал ту ночь после киевского банкета, и хотя к алкоголю по-прежнему влечения не испытывал, пару-тройку рюмок все же себе позволял. Вот только табачный дым ему был ненавистен, и он после ухода гостей еще долго проветривал квартиру.

Карты Колька любил самозабвенно, играть был готов с утра до ночи. Однажды, когда все уже разошлись, Николай задержался. Собственноручно заварил редкий по тем временам бразильский кофе, для себя извлек из сумки припрятанную от гостей бутылку еще более редкого французского конька «Камю».

– Гуляешь? – осведомился Гелий.

– Догуливаю, – хмыкнул Николай, и, видя недоумение друга, пояснил: – Плохи мои дела, Геля. Продулся в прах. Так продулся, что даже кафе свое на кон поставил.

– Как это? – опешил Гелий.

– Думаю, подставили меня. Я постоянно играю в одном катране, где серьезные каталы собираются.

– Кто, где? – не понял Гелий. – Изъясняйся по-русски.