Реактор. Черная быль

– Отвали, Комар, от человека. Он тебе ответил правильно, по понятиям, – и уже явно обращаясь к Гелию: – иди сюда, парень.

Комар пробурчал, что хата, мол, тесная, еще встретимся, но поплелся прочь.

Гелий пошел на голос. Навстречу ему поднялся высокий худой, но, судя по мускулатуре, очень сильный парень, похоже, его ровесник.

– Москвич, первоход? – спросил он.

– Да, москвич, первый раз, – ответил Гелий, догадавшийся о значении незнакомого слова.

– А я Серега, Михей, будем знакомы, приземляйся рядом.

Из разговоров с Сергеем Гелий понял, что в камере, по-здешнему «хате», находятся только те, кто ждет этапа, поэтому люди меняются постоянно. Пока смотрящий здесь Акула, не «академик», но жулик вполне авторитетный.

– Что значит «не академик», он что, профессор? – ошеломленно спросил Гелий, наивно полагая, что в заключении находится ученый.

Сергей от души рассмеялся, пояснил, что академиками на блатном жаргоне называют воров в законе, и заявил, что надо будет о предположении новичка рассказать Акуле, то-то он повеселится.

– А впрочем, чего тянуть, пойдем, представлю тебя смотрящему, так оно правильно будет.

Они подошли к человеку, который, скрестив под себя ноги, сидел на нарах и читал книгу. Обнаженные его руки были синими, сплошь покрытыми татуировками. Гелий с изумлением увидел на обложке книги надпись: «А. С. Пушкин. Евгений Онегин. Роман».

– Вот, Акула, первоход узнал, что ты смотрящий, и тебя профессором назвал, – проговорил Сергей.

Акула с явным сожалением отложил книгу и, никак не отреагировав на сообщение, проговорил, ни к кому не обращаясь, словно сам с собой рассуждал:

–Сколько раз перечитываю Александра Сергеевича и не перестаю поражаться его дару. Поистине, самый гениальный поэт России.

Гелия поразило, насколько правильной и чистой была речь этого человека.

– Так, значит, первоход? – обратился он уже к Сергею.

– Первоход, – снова подтвердил тот.

– Ну, расскажи, поведай нам о своих подвигах, за что тебя сюда определили, – предложил Акула.

Понимая, кто перед ним стоит, он к блатному жаргону не прибегал, говорил на вполне доступном языке.

Когда в своем невеселом рассказе Гелий дошел до катрана, Акула жестом руки прервал его и спросил в полном недоумении:

– Это ты, значит, пошел в катран катать. Да ты хоть понимаешь, о чем говоришь?

– Теперь понимаю. А тогда понятия не имел, что такое «катран», кто такие «каталы». Это мне уж потом адвокат все растолковал.

– Ладно, продолжай, – смилостивился смотрящий, и выслушав, уже не перебивая, Гелия до конца, огласил свой вердикт: – Все понятно, подельнички твои, по-нашему говоря,«паровозом» тебя пустили – сделали главным обвиняемым, а сами в сторонку. – И спросил с сомнением: – А ты что, действительно хорошо в карты играешь?

– Я считаю хорошо, и память у меня хорошая, – уклончиво ответил Гелий.

– Вот хочу с ним поближе познакомиться, к «прописке» подготовить. Ты как, Акула? – вмешался в разговор Серега.

– А что, дело доброе. Мы же не звери какие, чтобы кидаться на человека. Нужно объяснить ему, что и как, порядки наши, понятия, – одобрил он.

С теми и отбыли.

***

Сергей Михеев из Солнцева, Михей солнцевский, как его здесь называли, и сам за решеткой оказался впервые. Он рос своевольным и непокорным, читал много и на все имел собственную точку зрения, часто отличную от мнения учителей. Он уже заканчивал восьмой класс, когда на уроке математики произошел конфликт, потянувший потом за собой целую цепь разнообразных, в том числе и неприятных последствий.

Мама Сергея, Вера Георгиевна, женщина спокойная, рассудительная, всеми уважаемая, заведовала в местном исполкоме торговлей. Накануне Первомая она занималась организацией выездных ярмарок, уставшая приходила домой заполночь, чуть свет снова уходила на работу. На родительское собрание в школу вырваться так и не смогла. На следующей день математичка при всем классе стала выговаривать Сергею за отсутствие матери на собрании. Михеева она недолюбливала. Даже то, что паренек всегда опрятен, хорошо одет, вызвало ее гримасу. На самом деле она попросту завидовала Михеевым, многозначительно намекая, что все, мол, понятно – торговые работники всегда на свой кусок хлеба найдут кусок масла. При этом, если бы училка пореже заглядывала на донышко бутылок с крепленым вином, то и ее дети могли бы одеваться не хуже.

Выговаривая Сережке за отсутствие матери на родительском собрании, она брякнула: «Твоя мать что думает, если она торгашка, то ей и на собрания можно не ходить?..» Математичка еще не закончила фразы, когда в нее полетел запущенный Сергеем циркуль и острым жалом впился в доску. Мать Серега любил, несправедливые обидные слова привели его в ярость.

Много лет спустя, Михеев, вспоминая этот случай, повторял всякий раз: «Бог от греха уберег. Представляете, если бы я ей в глаз угодил…»