Реактор. Черная быль

Строганов мгновенно присел, вывернулся, резко, как пружина, распрямился и нанес такой удар в челюсть, что самозваный авторитет пролетел несколько метров, опрокинул стол и рухнул на заплеванный пол, точнехонько возле параши; попытался подняться, но руки не держали, и снова опрокинулся. Всю накопившуюся в нем обиду, злость, отчаянье вложил Гелий в этот удар. Подскочивший к поверженному Комар, загибая пальцы, как рефери на ринге, начал считать и, дойдя до десяти, громко выкрикнул:

– Нокаут! И место твое теперь у параши.

Поражений здесь не прощали.

– Так ты боксер, – не спросил, а утвердительно сказал Сергей. – Чего же скрывал?

– Да как-то к слову не приходилось.

– И что выиграл?

– Москву среди вузов.

– Ничего себе, – присвистнул Михей, – Значит, кандидат в мастера спорта. Ну ты даешь, парень…

«Прописку» Строганов прошел без особых проблем. Потом Акула призадумался:

– Надо же тебе кликуху дать…

– А пусть тюрьма даст, – вмешался вездесущий Комар.

Была здесь такая традиция. Если камера сама затруднялась в выборе прозвища, то можно было за советом обратиться ко всей тюрьме, устроив перекличку. Один из самых басовитых обитателей их «хаты» подошел к зарешеченному оконцу – «решке» и что было мочи закричал: «Тюрьма, тюрьма, это триста семнадцатая-эс. Дай погоняло». Эхо понесло это сообщение от корпуса к корпусу, передавая от «решки» к «решке», от «хаты» к «хате» просьбу камеры 317-С, потом вернулось вопросом: «А что за пассажир к вам заехал?» И снова понеслось между корпусами Пресненской пересылки эхо, рассказывающее, что «пассажир нормальный, прописку прошел, считает в уме любые цифры. С полчаса «кричала тюрьма», пока не получили в камере317-С ответ. Кто-то из сидельцев, видимо, любителей популярной тогда телепередачи «Кабачок „13 стульев“», узнав, что новый «пассажир» хорошо считает, предложил дать кликуху «Счетовод Вотруба». Слишком длинно, решили авторитеты и слово «счетовод» сократили.

– Тюрьма решила, быть тебе отныне Вотруба, – не без торжественности в голосе провозгласил Акула Гелию.

В тот день Гелий Леонидович Строганов и предположить не мог, что даже десятилетия спустя к нему на улице будут подходить смутно узнаваемые, малознакомые, а порой и вовсе не знакомые люди и называть его Вотрубой.

***

Тюрьма жила своей, отличной от воли, жизнью. Главенствовали здесь два закона: «Каждый сам за себя» и «Умри сегодня, а я умру завтра». Самым строгим наказанием была тюрьма в тюрьме – карцер. По существующим тогда нормативам, советских заключенных кормили из расчета 37 копеек в день. В вольном мире, сказать к сравнению, на эти деньги в рабочей столовке можно было купить тарелку борща, а в магазине пакет манной или гречневой крупы. Заключенных кормили сущими отбросами. Из овощных баз поступала оставшаяся после сортировки гниль, от рыбы и мяса только кости, даже хлеб был клеклый. Если бы не посылки из дому, зэки бы просто помирали от голода, цинги и прочих болезней. И хотя хуже кормежки представить было невозможно, в карцере умудрялись и этот рацион урезать – кормили через день. Зэки говорили: «день летный, день нелетный».

В «хате» зэки объединялись по три-пять человек, называя такую группу семейниками – вместе питались, разговоры разговаривали, по возможности защищая друг друга. Многие читали с утра до вечера, в тюремной библиотеке очередь была расписана на недели. Кто не читал, играли во все, что придется, – в карты, домино, шашки, шахматы, нарды, но преимущественно все же в запрещенные здесь карты. «Стиры», «стос» изготавливали преимущественно из газет, ловко орудуя при этом осколком бритвенного лезвия – «мойкой». «Мойку» прятали за щекой. Как умудрялись при этом не порезаться, Гелий так и не понял. Во время повального обыска, «шмона», когда всех обитателей камеры выгоняли на коридор, карты изымали. В тот же день изготавливали новые. Играли на что угодно: на домашние посылки – «дачки», на сигареты, если ничего не было – просто на присядки. Запрещено было, по неписаному закону, играть только на тюремную пайку – это правило соблюдалось свято.

Дрались по любому поводу, иногда затевая побоища просто от скуки, но, впадая в раж, берегов уже не видели, уродуя и калеча друг друга. Одну из таких жестоких драк как-то остановил Сергей. Отбив окровавленного тщедушного паренька, он заслонил его своей мощной фигурой и гневно прокричал:

– Да опомнитесь вы. У вас же дома были кошки, собачки, вы же даже своих животных так бить не позволяли. Люди вы или нет? За что вы его так?

Тяжело дышащие драчуны переглядывались. Никто уже и вспомнить не мог, за что били безответного паренька.