– Я бы с этим не согласился. Но, Евтидем, мне ли он только отец или и прочим людям?
– И прочим людям также. Или ты думаешь, что один и тот же человек, будучи отцом, может не быть отцом?
– Я и в самом деле хотел бы так думать.
– Как же так? То, что является золотом, будет не золотом? Или тот, кто есть человек, не будет человеком?
Показательным в этой части диалога об имени «отец» является то, что ни Сократ, ни его друг ничего, кроме недоумения, не могут софистам противопоставить. Те же с блеском «доказывают», что любые «отец» и «мать» являются родителями не только всем людям, но и всем животным – наземным и морским, а все «отцы» в мире животных – псы, морские ежи – являются «отцами» и для всех людей. Все дело в том, что и здесь в полной мере «работает» применяемый ими вербальный реализм, который в данном случае выступает в качестве непреодолимого логического препятствия в осознании понятия «отношение», которое не является вещью, а только моделирует существующую между определенными предметами связь и такого рода связь может быть как конкретной, так и носить более общий характер. Каждое конкретное отношение – «мать», «отец» или «брат» характеризуется определенными отношениями между конкретными существами и не распространяется на других существ.
Можно сказать и так: связь или отношение между предметами – это определенная форма реальности, а эта реальность, отображаемая словом – лингвистическая модель этой реальности. Кстати сказать, и в современной теоретической науке этого некоторые ученые не понимают. Таковы, например, физические отношения: «расстояние», «сила», «движение» и др., которые понимались (некоторыми понимается и в наши дни) как физические свойства тех или иных вещей, но на самом деле это всего лишь лингвистические модели определенных отношений. В наши дни эффект относительного движения (оптический эффект) вошел в анналы «теоретической науки», утверждающей, что в природном мире существует только относительное движение, и это движение – субстанциальное свойство механического мира. В зависимости от «величины» этого движения, сравниваемой со «скоростью света» материальные тела «удлиняются», «тяжелеют», в них «замедляется течение времени»; эти представления – позор современной теоретической науки. С позиции эпистемологии, это примерно то же самое, что говорили софисты («отцы морских ежей являются и отцами всех людей»), вводя этими «обобщениями» в когнитивный ступор Сократа и его друзей. Примерно в таком же состоянии ступора находится и современная теоретическая физика, не желающая найти аргументы, чтобы объяснить остальному человечеству, что «масштабы пространства и времени» – это всего лишь общие понятия, и они, поэтому, не способны «изменяться».
Другие софизмы, которыми оглушали приезжие «мнимые мудрецы» афинских философов, с позиции методологии знания не представляют интереса, и мы их пропускаем. Нам важно заглянуть в конец диалога и послушать мрачные рассуждения Сократа относительно премудрости софистов. Какие бы чувства он ни испытывал, он высказывает своего рода восхищение умением софистов убеждать слушателей и переубеждать оппонентов. При этом Сократ, как следует из его разговора с Критоном, не понимает сути софистических ухищрений и высказывает пожелание пойти к ним в «научение» вместе со своим юным другом Клинием. Это не значит, конечно, что Сократ полностью принимает метод софистов, поскольку «они с большей радостью позволяют опровергать себя подобными речами, чем сами опровергают других» (304 d), но скрытый механизм их «искусства» его по-настоящему поражает. Точно так же в начале 20-го столетия научный мир был поражен релятивистскими софизмами, и остается в этом «пораженном» состоянии по сей день. Вся последующая теоретическая физика, вместо того, чтобы напрячься и попытаться понять вредную для ума суть указанной «науки», пошла в «научение» к известным «мнимым мудрецам».
2. «Измерительная способность разума»