Реальная жизнь

Проснулась я разбитой. Макса уже не было. На тумбочке лежал конверт, надписанный его трогательно детским почерком: «Удачи на прослушивании. Возьми такси». Я открыла конверт и пересчитала деньги. Их хватило бы на такси до Франции. Я прибавила эту сумму к счету, который с некоторых пор начала вести на телефоне, – время от времени я показывала его Максу и говорила: «Смотри, видишь, я все свои долги записываю. Я тебе все отдам», а он неизменно отвечал: «Конечно, когда сможешь, никакой спешки», и я поневоле задавалась вопросом, представляет ли он себе вообще, сколько дал мне за последний месяц. Мне дурно становилось, когда я смотрела на эти цифры.

Я немного повалялась в постели. До прослушивания оставалось еще несколько часов, и я знала, что нужно встать и хорошенько распеться, но почему-то это казалось неважным. От усталости, наверное. Я сварила кофе, раздвинула все шторы и с кружкой вернулась в постель. Пила кофе и смотрела на белое небо и лампы дневного света в офисных зданиях. Потом открыла тумбочку Макса, выгрузила пачки банкнот и стала просматривать бумаги, лежавшие под ними. Я понимала, что рыться в чужих вещах нехорошо, но у меня не было чувства, что я лезу в чью-то частную жизнь. Слишком обезличенным было содержимое тумбочки. Я и сама не знала, что ищу. Наверное, доказательства – только вот что они должны подтверждать, я понятия не имела. Что-то такое, что помогло бы мне наконец поймать его – превратить в бабочку, приколотую к пробковой доске, в жука, накрытого стаканом, усмирить его, унять трепыхание крыльев. Но ничего подобного я не нашла. Рабочие документы, испещренные цифрами, в которых я ничего не понимала, скрепки, просроченные визы, ручки с логотипами разных отелей. Ничего эмоционально содержательного. Я встала и принялась выдвигать ящики гардероба. В них тоже особо ничего не нашлось. Трусы, ремни, джемпер, в котором я его никогда не видела. На крючке висела сумка – я и в нее залезла. Какие-то документы в пластиковой папке. Пара писем. Одно было запечатано, а вот другое открыто. Банковская выписка. Я просмотрела ее, но все это мало о чем мне говорило. Единственное, что меня удивило, – размер зарплаты, которую он получил в прошлом месяце. Я три раза перепроверила сумму, усомнившись, уж не перепутала ли я цифры.

Я уже собиралась положить выписку в конверт, как вдруг заметила, что прислали ее в его дом в Оксфордшире. Я сфотографировала адрес, потом села на кровать, вбила его в «Гугл» и узнала, за сколько и когда он купил дом. Это было в апреле прошлого года. Значит, выбирали они его вместе. Возможно, даже успели там пожить. Я никогда его об этом не спрашивала. Неужели он не хочет бередить воспоминания о семейной жизни – подобно тому, как родители оставляют нетронутой комнату пропавшего ребенка? И поэтому не приглашает меня туда? Интернет поведал мне, сколько там спален и сколько ванных, но фотографий не прилагалось. Отыскав дом на гугл-картах, я попыталась переключиться на панорамы, но он стоял на отшибе, и я смогла увидеть только самое начало улицы. Пора было вставать и идти в душ. Так и опоздать недолго.

* * *

Прослушивание проходило у кого-то дома, что было само по себе странно. Видимо, попытка сэкономить. Это оказалось дальше от Лондона, чем я думала, и дом был такой огромный, что я десять минут не могла найти вход. Открыла мне женщина.

– Здравствуйте, я Анна, – сказала я. – Прошу прощения, я немного опоздала.

– Добрый день, Анна. Это вы у нас на 14:03? Не переживайте, мы тоже немножко запаздываем.

Она провела меня на кухню: плитка на полу, дубовые столешницы, медные кастрюли на кухонном островке – словно фермерский дом где-нибудь в Америке.

– Пожалуйста, подождите здесь, пока репетиционная освободится, – сказала она. – Ах да, и кажется, взнос вы еще не заплатили, верно?

Я достала последний конверт, вынула пару купюр и протянула ей.

За кухонным столом уже сидела девушка, на вид моя ровесница, и листала ноты. Свой текст она подчеркивала розовым.

Я села.

– Церлина? – спросила она.

– Что, простите?

– Вы на Церлину пробуетесь?

– А! Да. А вы?

– Тоже, – ответила она, слегка поджав губы, словно давала понять: я сразу так и подумала.

Люди, с которыми мне доводилось говорить перед прослушиваниями, всегда были такими: улыбающиеся губы и тяжелый взгляд, – потому что это не праздная болтовня, тут все не просто так.

Девушка закрыла ноты и принялась сыпать вопросами.

– А как вас зовут? – поинтересовалась она. – Анна? Хм. Анна. Не припоминаю, наверное, мы раньше не встречались. Вы, похоже, не из нашей лондонской тусовки? А фамилия как? Нет, не слышала. А, вы в Лондоне недавно? Ну да, не очень давно. Тогда понятно. Вы здесь учитесь? Что, правда? Интересно! А сколько вам лет, если позволите спросить? Исполняли эту партию раньше? Целиком, я имею в виду. Уже пели в постановках этой компании? Может, вы музыкального директора знаете? Режиссера? Репетитора? А кого знаете? В каких компаниях пели? В Лондоне, я имею в виду. И кстати, кто ваш преподаватель?