Ребекка

His quality of detachment was peculiar to himself, and I knew that we might continue thus, without speaking, throughout the meal and it would not matter. There would be no sense of strain.	Он обладал особым, только ему присущим даром отрешенности, и я знала, что мы можем промолчать вот так весь ленч, и это будет неважно, не возникнет никакого напряжения.
He would not ask me questions on history.	Он не станет задавать мне вопросов по истории.
'What's happened to your friend?' he said.	- Что случилось с вашей приятельницей? -спросил он.
I told him about the influenza.	Я рассказала ему об инфлюэнце.
'I'm so sorry,' he said, and then, after pausing a moment, 'you got my note, I suppose.	- Очень сожалею, - сказал он и после секундного молчания добавил: - Вы получили мою записку, полагаю.
I felt very much ashamed of myself.	Мне было очень стыдно за себя.
My manners were atrocious.	Я держался чудовищно.
The only excuse I can make is that I've become boorish through living alone.	Мое единственное оправдание в том, что, живя в одиночестве, я разучился себя держать.
That's why it's so kind of you to lunch with me today.'	Вот почему с вашей стороны так мило разделить со мной ленч.
'You weren't rude,' I said, 'at least, not the sort of rudeness she would understand.	- Вы не были грубы, - сказала я. - Во всяком случае, грубость такого рода до нее не доходит.
That curiosity of hers - she does not mean to be offensive, but she does it to everyone.	Это все ее любопытство... она не хочет оскорбить, но так она делает со всеми.
That is, everyone of importance.'	То есть со всеми важными людьми.
'I ought to be flattered then,' he said; 'why should she consider me of any importance?'	- Значит, я должен быть польщен, - сказал он. -Но почему миссис Ван-Хоппер причислила меня к ним?
I hesitated a moment before replying.	Я ответила не сразу.
' I think because of Manderley,' I said.	- Думаю, из-за Мэндерли, - сказала я.
He did not answer, and I was aware again of that feeling of discomfort, as though I had trespassed on forbidden ground.	Он не ответил, и меня вновь охватило то же неловкое чувство, словно я вторглась в чужие владения.
I wondered why it was that this home of his, known to so many people by hearsay, even to me, should so inevitably silence him, making as it were a barrier between him and others.	Почему упоминание о его доме, известном по слухам такому множеству людей, даже мне, удивленно подумала я, неизбежно заставляет его умолкать, воздвигает между ним и другими невидимый барьер.
We ate for a while without talking, and I thought of a picture postcard I had bought once at a village shop, when on holiday as a child in the west country.	Несколько минут мы ели в молчании. Я припомнила художественную открытку, которую купила однажды в загородной лавке, когда была как-то в детстве в одном из западных графств.
It was the painting of a house, crudely done of course and highly coloured, but even those faults could not destroy the symmetry of the building, the wide stone steps before the terrace, the green lawns stretching to the sea.	На открытке был нарисован дом, грубо, неумело, кричащими красками, но даже эти недостатки не могли скрыть совершенство пропорций, красоту широких каменных ступеней, ведущих на террасу, и зеленых лужаек, уходящих к самому морю.