Ребекка

'Ninety pounds is a lot of money to me,' I said.	- Девяносто фунтов в год для меня большие деньги, - ответила я.
' Haven't you any family?'	- Разве у вас нет родных?
'No-they're dead.'	- Нет... они умерли.
' You have a very lovely and unusual name.'	- У вас прелестное и необычное имя.
'My father was a lovely and unusual person.'	- Мой отец был прелестным и необычным человеком.
' Tell me about him,' he said.	- Расскажите мне о нем, - попросил он.
I looked at him over my glass of citronade.	Я взглянула на него поверх стакана с лимонадом.
It was not easy to explain my father and usually I never talked about him.	Объяснить, что представлял собой мой отец, было нелегко, и я никогда о нем не говорила.
He was my secret property.	Он был моим личным достоянием.
Preserved for me alone, much as Manderley was preserved for my neighbour.	Принадлежал мне одной. Я оберегала воспоминания о нем от всех людей так же, как он оберегал Мэндерли.
I had no wish to introduce him casually over a table in a Monte Carlo restaurant.	У меня не было желания ни с того ни с сего заводить о нем разговор за столиком ресторана в Монте-Карло.
There was a strange air of unreality about that luncheon, and looking back upon it now it is invested for me with a curious glamour.	В этом ленче было что-то нереальное, и в моих воспоминаниях он остался как какой-то странный волшебный сон.
There was I, so much of a schoolgirl still, who only the day before had sat with Mrs Van Hopper, prim, silent, and subdued, and twenty-four hours afterwards my family history was mine no longer, I shared it with a man I did not know.	Вот я, недавняя школьница, которая только вчера сидела здесь с миссис Ван-Хоппер, покорная, молчаливая, чопорная, сегодня, через двадцать четыре часа, выкладываю свою семейную историю незнакомому человеку.
For some reason I felt impelled to speak, because his eyes followed me in sympathy like the Gentleman Unknown.	Я просто не могла молчать, его глаза следили за мной с сочувствием, как глаза моего "Неизвестного".
My shyness fell away from me, loosening as it did so my reluctant tongue, and out they all came, the little secrets of childhood, the pleasures and the pains.	Меня покинула застенчивость, развязался обычно скованный язык, и посыпались градом все мои маленькие секреты - радости и горести детства.
It seemed to me as though he understood, from my poor description, something of the vibrant personality that had been my father's, and something too of the love my mother had for him, making it a vital, living force, with a spark of divinity about it, so much that when he died that desperate winter, struck down by pneumonia, she lingered behind him for five short weeks and stayed no more.	Мне казалось, как ни бедно мое описание, он улавливает, хотя бы отчасти, каким полным жизни человеком был мой отец; как любила его мать любовью, исполненной божественного огня, любовью, которая была для него стержнем, основой его собственного существования, и когда он умер в ту ужасную зиму, пораженный пневмонией, она протянула после его смерти всего пять недель и ушла вслед за ним.
I remember pausing, a little breathless, a little dazed.	Я помню, как я остановилась, - мне не хватало дыхания, немного кружилась голова.