Ребекка с фермы Солнечный Ручей

      Все это было сказано весело и со  смехом,  но  бывали  такие  моменты,  когда Хальде трудно было решить, пытается  ли  Ребекка  острить  или  просто  завидует; обычно она склонялась к тому мнению, что это всего  лишь  зависть,  вполне естественное чувство для девочки,  которая  привлекает  к  себе  мало  внимания.

- У него не было никаких украшений, кроме булавки с камеей в  галстуке  и совершенно великолепного кольца - забавное такое, несколько  раз  обвивает  палец. О Боже, я должна бежать! И куда девался  целый  час?  Это  звонок  на  занятия!

Слушая Хальду, Ребекка навострила  уши.  Она  хорошо  помнила  подобное  странное кольцо, и принадлежало оно единственному человеку в мире  (если  не  считать мисс Максвелл), волновавшему ее  воображение,  -  мистеру  Аладдину.  Чувства, которые она и Эмма-Джейн питали к нему, были смесью  романтического  и почтительного восхищения самим этим человеком и живейшей благодарности  за  его прекрасные подарки. С тех пор как они впервые  встретили  его,  ни  одно  Рождество не обходилось без сувениров, присылаемых им  обеим,  -  сувениров,  выбранных с редчайшим вкусом и предусмотрительностью.  Эмма-Джейн  встречала  его лишь дважды, но он несколько раз заходил  в  кирпичный  дом,  и  Ребекка  смогла познакомиться с ним ближе. И это именно она всегда  писала  ответы  с  выражением  признательности  и  благодарности,  всячески  стараясь   сделать  записки Эммы-Джейн совершенно не похожими на  свои  собственные.  Иногда  он  писал ей из Бостона и спрашивал о новостях Риверборо,  и  она  посылала  ему  страницы, заполненные забавной ребяческой болтовней, а в двух  случаях  даже  украшенные  стихами,  которые   он   читал   и   перечитывал   с   безмерным  удовольствием. Если незнакомцем,  о  котором  говорила  Хальда,  был  мистер  Аладдин, не зайдет ли он повидать их? И смогут ли они с Эммой-Джейн показать  ему свою красивую комнату, где на виду столько его подарков?

Когда девочки обосновались в Уэйрхеме в качестве настоящих пансионерок,  им показалось, что более радостным существование быть не может.  Эта  первая  зима стала самым спокойным и счастливым периодом школьной  жизни  Ребекки  -  зимой, о которой она еще долго вспоминала. Она  и  Эмма-Джейн  поселились  в  одной комнате и,  объединив  свое  скромное  имущество,  сделали  обстановку  приятной и домашней. Начать с того, что  в  комнате  был  радостный  красный  ковер из крашеной пряжи и  кленовая  мебель.  Что  же  касается  остального,  Ребекка выдвигала идеи,  а  Эмма-Джейн  предоставляла  материалы  и  труд  -  разделение обязанностей, как нельзя  лучше  подходившее  к  обстоятельствам.  Отец миссис Перкинс был владельцем магазина и  после  смерти  оставил  своей  замужней дочери все запасы товаров, какими располагал. Черной патоки, уксуса  и керосина семье  хватило  на  пять  лет,  а  чердак  Перкинсов  по-прежнему  оставался сокровищницей, с залежами хлопчатых тканей и мелочного товара. Так  что, вдохновленная  Ребеккой,  миссис  Перкинс  сделала  пышные  занавеси  и  ламбрекены[34] из небеленой кисеи, которую обшила ярко-красными лентами.  Были  и две такие же скатерти, и каждая из девочек имела свой стол  и  уголок  для  учебы.  После  долгих  упрашиваний  Ребекке  удалось   получить   позволение  перевезти в Уэйрхем ее драгоценную лампу, которая могла  сделать  роскошными  любые апартаменты, а когда к этому были прибавлены последние  рождественские  подарки мистера Аладдина - японская ширма  для  Эммы-Джейн  и  полочка  книг  английских поэтов для Ребекки, - они объявили, что это так  же  весело,  как  выйти замуж и собираться вести свое хозяйство.

День, когда к ним зашла Хальда, был пятницей. По  пятницам  с  трех  до  половины пятого Ребекка была свободна и могла доставить  себе  удовольствие,  которое предвкушала целую неделю. Она бежала по заснеженной  тропинке  через  сосновый лесок позади семинарии и выходила на  тихую  улочку,  которая  вела  прямо к большому белому дому, где жила мисс Максвелл. На  ее  стук  отвечала  горничная. Ребекка снимала шляпу и плащ, вешала  их  в  передней,  аккуратно  ставила в угол свои галоши и зонтик - и открывала двери рая. В гостиной мисс  Максвелл с двух сторон тянулись полки с книгами, и  Ребекке  было  позволено  час или больше сидеть у камина и листать книги сколько  душе  угодно.  Затем  мисс Максвелл возвращалась из семинарии,  и  следовали  драгоценные  полчаса  дружеской беседы, прежде чем Ребекка должна была спешить на  станцию,  чтобы  присоединиться там к Эмме-Джейн и сесть на поезд, идущий  в  Риверборо,  где  она  проводила  каждую  субботу  и  воскресенье  и   где   ее   обстирывали,  наглаживали, заштопывали, экзаменовали, ободряли и упрекали,  предостерегали  и снабжали советами  в  количестве,  вполне  достаточном  на  всю  следующую  неделю.