Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Ни одна семнадцатилетняя девушка не может пройти через такое  испытание  и не измениться, ни одна девушка с характером Ребекки не могла пройти  через  него без некоторого внутреннего ропота  и  возмущения.  Она  не  могла  быть  счастлива, делая тяжелую и утомительную работу, в которой, вероятно, никогда  не смогла бы добиться полного успеха и которая не приносила  удовлетворения.  И одновременно нектаром, отторгнутым  от  жаждущих  уст,  казались  радости,  которые ей пришлось отвергнуть  ради  исполнения  однообразных  повседневных  дел. Каким кратким, каким быстротечным был  тот  миг,  когда  рисовались  ее  воображению прекрасные картины,  когда  ей  казалось,  что  мир  открывается  навстречу ее юной силе и ждут ее борьба и победа! Как  быстро  поблекли  эти  видения "в свете обычного дня"! Сначала горе и сочувствие  были  так  остры,  что она не думала ни о чем, кроме страданий матери. Никакие мысли о себе  не  вставали между ней и ее дочерним долгом. Но  затем,  по  прошествии  недель,  маленькие неосуществившиеся надежды начали шевелиться и болью  отдаваться  в  ее груди, сорванные замыслы поднимали голову, словно  затем,  чтобы  ужалить  ее, недостижимые радости дразнили ее самой своей близостью  -  узкой  линией  раздела, что лежала между ней и их  воплощением  в  жизнь.  Легко  ненадолго  вступить на узкий путь, не глядя ни направо, ни налево,  когда  поддерживает  сознание  того,  что  поступаешь  правильно.   Но   когда   первая   радость  самоотречения - радость, подобная огню в крови, - угасает, тропа кажется еще  сумрачнее и безотраднее и  шаги  становятся  неуверенными.  Наступило  такое  время и для Ребекки. Ее бодрому духу был нанесен удар, когда пришло  письмо,  извещавшее о том, что предлагавшаяся ей вакансия  в  Огасте  занята.  И  был  тогда мятежный прыжок сердца, биение крыльев о стены клетки, жажда свободы и  простора большого мира. Это было могучее движение внутренних сил, хотя  сама  она не давала этому  порыву  никаких  пышных  названий.  У  нее  было  такое  чувство, словно ветер судьбы раздувает, раскачивает туда и сюда пламя  в  ее  душе, оно жжет,  пожирает  ее,  но  не  поджигает  ничего  вокруг.  Все  это  продолжалось одну бурную ночь в ее маленькой комнатке в домике на  Солнечном  Ручье. Но облака унеслись прочь, солнце засияло  снова,  радуга  протянулась  через небо, а надежда улыбалась, глядя в  ее  приподнятое  к  небу  лицо,  и  манила за собой, говоря: 

Друг мой, надейся и жди,

Счастье твое впереди. 

Нити радости  вплетались  в  серую  паутину  повседневной  жизни.  Были  попытки сделать убогий маленький домик не столь убогим, внеся в него  что-то  из сада, леса или поля и следуя примеру природы  в  том,  как  она  скрывает  уродство везде, где встречает его. Удовлетворение приносило и сознание того,  что она хозяйка пусть бедного, но все же  поместья,  которая  строит  планы,  отдает распоряжения, принимает решения, вносит  порядок  в  хаос,  насаждает  веселье вместо сонной покорности неизбежному. Утешением была для нее  любовь  детей, которые тянулись  к  ней,  как  цветы  к  солнцу.  Их  привлекали  ее  неистощимые запасы самых  разных  историй,  и  они  были  искренни  в  своем  убеждении, что нет предела способности Ребекки к выдумкам и фантазиям.  Хотя  она сама и не сознавала этого, действие закона равновесия было  здесь  в  ее  пользу, и не только здесь, но и в том, что было еще более важным: в  трудные  дни мать и дочь нашли и,  как  никогда  прежде,  узнали  друг  друга.  Новое  чувство рождалось в душе Ребекки, когда она сидела у постели матери в долгие  часы боли и страданий, -  чувство,  которое  приходит  только  с  заботой  о  другом, чувство, которое возникает и  растет  только  тогда,  когда  сильный  склоняется к слабому. Что  же  до  Орилии,  то  невозможно  описать  словами  счастье, какое нашла она, открыв для  себя  истинный  смысл  материнства.  В  прежние годы, когда ее дети были  малы,  своими  крылами  заботы  и  тревоги  наводили мрачную тень на семейный очаг. Затем Ребекка уехала, и  без  ведома  матери за долгие месяцы разлуки ее ум и душа  выросли,  и  теперь,  когда  у  Орилии появились время и возможность, чтобы узнать свою дочь, ей показалось,  что такое бывает только в сказках, где эльфы тайно подменяют детей. Орилия и  Ханна продолжали жить, не  выходя  за  пределы  круга  повседневных  дел,  и  привычная  работа  становилась  все  скучнее  и  скучнее,   но   теперь   на  определенном этапе жизненного пути должен был появиться не кто иной, как это  удивительное существо, которое дает крылья мыслям,  что  прежде  могли  лишь  ползать, и вносит краски, прелесть, гармонию в  тусклую  серовато-коричневую  ткань существования.