Ребенок зеркала

Выступающий:

– Говоря точнее, мне кажется, Вы считаете, достаточно истинного высказывания, чтобы быстро получить результат?

Ф. Дольто:

– Даже когда мы называем ребенка по имени, это уже истинная речь. В анализе, например, назвать ребенка «господин Такой-то» или «маленькая госпожа Такая-то» всегда имеет особое действие. Вы увидите улыбку на лице глубоко депрессивного младенца, как только назовете его по имени. Понимаете, истинная речь – это в конечном счете уважение другого в той же степени, как самого себя; это значит уважать ребенка, который не хочет говорить, грустит; это значит уважать его и искать смысл его мутизма, например, спрашивая: «Может быть, ты хочешь умереть?» Был, например, ребенок четырнадцати месяцев, как раз депрессивный, с которым мы встретились в больнице, он казался аутистом. У меня не было сомнений, когда я сказала: «Может быть ты хочешь умереть? – и он ответил, дважды опустив голову. – Хорошо, ты видишь, я не буду мешать тебе умереть, но ты ведь знаешь, в Доме ребенка ты не сможешь это сделать». Когда я говорила, ребенок постоянно смотрел в окно. «Ты смотришь в окно, потому что хотел бы убежать. Но ты не сможешь, потому что на окнах есть решетки. Если ты хочешь умереть, следует скорее выйти из Дома ребенка. Тебя положили в больницу, потому что потом хотят отвести в психиатрическую больницу, где решеток будет еще больше. Я этого не желаю; я предпочитаю, если, конечно, ты захочешь, чтобы ты объяснил мне, почему ты хочешь умереть. В тот самый момент, когда ты это скажешь, ты, возможно, станешь способен жить». Вот пример истинной речи, обращенной к ребенку четырнадцати месяцев, с которым я много раз встречалась до этого и на первый взгляд не могла вступить в контакт. Я глубоко убеждена, что лечение ребенка невозможно без того, чтобы говорить правду о наших чувствах и мыслях рядом с ним. Говорить правдиво – означает рассматривать того, кто перед нами, как будущих мужчину или женщину, которые в своем бытии являются полностью языковыми, обладают телом ребенка, но при этом понимают, что мы говорим. О чем бы мы ему ни говорили, о его желании жить в этом теле или о том, что у него нет больше места, чтобы жить в этом теле. Но, будьте уверены, начиная с того самого момента, когда он скажет, что у него нет больше желания жить, уже можно будет говорить о начальной стадии желания. В этом функция языка и общения для всех людей, взрослых и детей. Суицидальные мысли, ведь они есть у всех; но достаточно выразить их в словах, чтобы не быть одному. Самоубийство взывает к одиночеству с тем, чтобы вновь обрести старый образ тела или вернуться к свободе, которую для субъекта может означать отсутствие тела.

Выступающий:

– Я хотел бы напомнить об одном из Ваших предыдущих трудов о Евангелии и задать вопрос о том, как Вы истолковываете воскрешение Лазаря. Если ставить себя на место Христа в качестве субъекта, как Он воспринимал бы бессознательный образ тела другого в его угасании?

Ф. Дольто:

– Согласно преданию, Христос содрогнулся всем своим существом лишь один-единственный раз: в миг, непосредственно предшествующий тому, как он воскликнул: «Лазарь, встань и иди». Понимаете, если рассказ об этом эпизоде просуществовал много веков, несомненно воздействие, которое эта история оказывает на образ тела слушателей и в наши дни.

Ж.-Д. Назьо:

– Возможно, ты согласишься с моим дополнением; если повествование о воскрешении Лазаря постоянно остается живым, продолжая существовать в веках, то это еще и потому, что в нем передана представленная в переносе хроника некоего события, где образ тела одного – Христа – воспринимает бессознательно образ тела другого – Лазаря. Если это так, то очевидно, следуя в русле твоих рассуждений, что образ тела изменяется и передается через слушание.

Ф. Дольто:

– Через слушание и благодаря неустанному повторению именно того, что было высказано, собрано и передано. Очевидно, что вся культура полна этой правды, о важности которой говорит психоанализ и которую моя работа пытается очертить.

Ж.-Д. Назьо:

– Именно по поводу твоей работы я хотел задать свой вопрос, последний вопрос сегодняшнего вечера. Книга «Бессознательный образ тела» подводит итог долгому, почти что сорокалетнему пути и тем не менее, закрывая книгу, мы чувствуем, что твой труд – первый виток спирали, и за ним неизбежно последуют другие. Твои размышления ставят много важных проблем, которые сегодня заставляют аналитиков высказывать новые предположения, учитывать все более тонкие различия. Мой вопрос: какие из выдвинутых тобой положений ты хотела бы видеть возобновленными и продолженными в ближайшие годы другими психоаналитиками?

Ф. Дольто: