Ребенок зеркала

– Наверное… все! Все возможные предположения, высказанные в моей работе, я думаю, настойчиво побуждают откликнуться на них. Но, согласись, очень трудно угадать или выбрать тот или иной аспект своей собственной практики, потому что я не знаю о том, перед какими тупиками будут стоять аналитики завтра, а следовательно, я не знаю и о тех решениях, которые им придется выработать, чтобы найти выход. Существует, однако, независимо от эпох и поколений аналитиков, неоспоримое требование для всех тех, кто рискует практиковать слушание, требование определять и учитывать место тела аналитика в процессе анализа.

Ж.-Д. Назьо:

– Замечу в связи с этим, что дорога, которую указывает твоя работа и на которую теперь могут встать другие, ее как раз и открывает проблема тела аналитика в анализе. Но что ты понимаешь под «телом аналитика»?

Ф. Дольто:

– В анализе тело аналитика постоянно находится под воздействием речи другого и в высшей степени чувствительно к его присутствию. В то же время та единица, которую мы называем «телом аналитика» – и которую мы должны бы переименовать для большей точности в «образ тела аналитика», – представляет одну из областей закрепления переноса. Приведем в пример работу с детьми и психотиками; их присутствие часто воздействует, создавая впечатление отсутствия нас в какой-то из частей нашего собственного образа тела. Мы буквально выселены из нас самих. В результате мы защищаемся, относя ребенка или психотика к категории безумных, отказывая ему в возможности быть полноценным собеседником. Раз они не говорят, мы делаем вывод, что сказать им нечего, а значит, нам нечего слушать. Так вот, это абсолютно ложно: ребенок, который не говорит, сам есть речь и целиком и полностью погружен в речь; конечно, при условии, что в нем видят собеседника такого же полноценного, каким могли бы быть вы для себя самого. Важно именно это. Я убеждена, если вы это условие уважаете, даже самые маленькие дети поймут то, что вы им говорите; они не только поймут родной язык, на котором говорят с иностранным акцентом, но даже фонемы чужого языка. А теперь не думайте больше о младенцах, но о слушающем аналитике. Мы говорим о теле психоаналитика, и я думаю, бессознательный образ тела аналитика снабжен той же воспринимающей способностью, что и у младенца по отношению к иностранному языку.

Вот увлекательная история, произошедшая с психоаналитиком, теперь уже покойной. Она является прекрасной иллюстрацией того, как совсем маленький ребенок понимает и удерживает звучащие на незнакомом языке слова; как те же самые слова вновь появляются – спустя годы – в теле этого ставшего уже взрослым ребенка; и наконец, как психоаналитик того самого взрослого может, в свою очередь, воспринять эти слова, давая им возможность записи в себе, в своем собственном образе тела аналитика. Прежде я должна вас предупредить, что незадолго до своей смерти Мюриэль Каэн попросила меня публично засвидетельствовать опыт, о котором я буду сейчас говорить; головокружительный опыт, через который мы прошли вместе, она в качестве анализируемого, а я – в качестве ее психоаналитика. Зная о том, что тяжело больна болезнью Ходжкина и подвергаясь труднопереносимому лечению, терапии кортизоном, она в конце концов пришла ко мне на консультацию после того, как ее прежний аналитик предпочел больше не брать ее на анализ. Поэтому я принимала ее в течение шести месяцев; последних месяцев ее жизни. Несмотря на острое сознание своей болезни, она, однако, игнорировала неотвратимо фатальный прогноз, по сути приговор. Весь этот крайне болезненный период ее деятельность в качестве психоаналитика неустанно продолжалась, с достойными восхищения стойкостью и мужеством.

Однажды на сеансе она упоминает сновидение, в котором странные, необычно произносимые слова ясно выделялись на фоне контекста сновидения. Речь шла скорее даже не о словах, а о ряде непонятных звуков. Я хорошо помню ее восклицание, последовавшее за рассказом о сновидении: «Я и не догадывалась, что возможно чувствовать счастье, какое я испытала в сновидении, слушая все эти лишенные смысла слова, так странно звучащие». У меня есть привычка записывать все, что происходит и говорится в процессе аналитического сеанса. Для меня так удобно, потому что когда моя рука пишет, я сама целиком и полностью свободна, чтобы думать. Рука пишет, а я в это время думаю. Вот и в этот день я старалась записать слова Мюриэль Каэн и, в частности, слова со странным звучанием. Еще до окончания сеанса я вспомнила, что Мюриэль, родившись в Лондоне, первые девять месяцев жизни провела в Индии. Ее отец, английский чиновник, работавший в этой стране, нанял молодую индийскую девушку, чтобы присматривать за ребенком. Постепенно между ребенком и няней установилась такая прочная аффективная связь, что отец решил по возвращении в Англию взять с собой молодую индианку. Но этим планам не суждено было сбыться, и маленькая Мюриэль должна была окончательно расстаться со своей первой няней. Казалось, это разделение никак не повлияло на ребенка.