Конечно, у Мишки никто и не думал спиливать рога. К нему все очень привыкли и любили его.
Пока еще рога не затвердели, Мишка был кроткий и ласковый. Часто он подходил к людям и тихонько терся головой, прося, чтобы ему погладили рога. Они были горячие и, должно быть, необычайно чувствительные. Стоило только чуть-чуть посильнее провести по ним пальцем, как Мишка вздрагивал и начинал брыкаться.
Мы за это время совсем подружились с Мишкой. Целыми днями мы играли вместе, а когда шли гулять в лес или на гору, он тоже отправлялся с нами.
Это было забавное зрелище: четверо нас, целая толпа наших приятелей-казачат, штук пять-шесть собак и посредине — Мишка. Оставаться один он и раньше не любил, а теперь его особенно тянуло к людям.
Один раз Юля чем-то раздразнила его, а потом в шутку сделала вид, что испугалась, и побежала. Мишка помчался за ней. Юля, хохоча, вспрыгнула на крыльцо и оттуда показала Мишке язык. В ответ на это Мишка поднял голову и… тоже показал ей язык, да еще при этом сморщил нос и зашипел: фффф… Вот тебе и на! Мы так и ахнули от восторга.
Ну и Мишка, ловко отбрил!
Мы начали поддразнивать Мишку и спасаться потом от него на крыльцо. Мишка прекрасно понял игру. Он отбегал от крыльца и ждал: когда к нему приближались с протянутыми руками, он переходил в наступление и гнался до самого крыльца. Мы с визгом взлетали на крыльцо, а Мишка поднимал голову, высовывал как-то на сторону язык и шипел. Это было самое забавное в игре. Да и удирать от оленя на крыльцо тоже всякому лестно.
Так мы играли до тех пор, пока у Мишки не затвердели рога. И вот тут-то нам пришлось пожалеть, что мы научили Мишку гоняться за собой.
Когда рога стали твердые, пух, огрубевший и сделавшийся как шерсть, начал клочьями слезать с них. Мишка терся ими о деревья, стараясь поскорее сорвать шерстяную корку. Наконец она облезла совершенно. Эти первые Мишкины рога были не очень-то большие, и на них не было отростков.
На следующий год, когда Мишка сбросил первые рога и получил новые, на них было уже два разветвления. Так бывает у всех маралов: с каждым годом число ветвей увеличивается, и так до тех пор, пока олень не вступит в зрелый возраст.
По числу ветвей охотники приблизительно могут сказать, сколько оленю лет.
Получив блестящие острые рога, Мишка сразу же задрал нос кверху и расхаживал возле дома, высоко подняв свою красивую гордую голову.
Однажды, проходя по двору, он наступил на миску Майлика и перевернул ее.
— Ну, да уж, конечно, где же нам смотреть под ноги: важный больно стал, — рассердилась Юля. А Майлик, раздосадованный тем, что остался без еды, оскалил зубы и гавкнул на Мишку.
Результат получился совсем неожиданный…
Вместо того чтобы испугаться и отскочить, как это всегда было, Мишка нагнул рога, бросился на Майлика, прижал его к стене сарая и, поднявшись на дыбы, стал колотить копытами.
Майлик взвыл от боли.
На крик Юли сбежались люди и прогнали Мишку.
Собаки после этого случая стали бояться Мишки, как огня. И мстили ему за все обиды только тогда, когда он весной терял рога.
Как-то раз Наташа получила за обедом кусок арбуза и отправилась во двор угостить арбузной коркой Мишку.
Вдруг со двора раздался визг и рев.
Все бросились на крик. Посреди двора на четвереньках стояла Наташа и орала что есть силы, а на ее спине Мишка острыми копытами выбивал дробь. Майлик, яростно лая, бросался на Мишку сзади и старался куснуть его за ногу. Он видел, что Наташу обижают, и бросился к ней на помощь, несмотря на страх перед Мишкой. Кусок арбуза, выбитый из Наташиных ручонок, валялся рядом в пыли.
Негодный Мишка! В благодарность за угощенье он взял и отлупцовал девочку.
Увидев бегущую на помощь Соню, Мишка отскочил в сторону, раскланялся, прыгнул через плетень и умчался на гору.
Когда Наташа утешилась, все начали расспрашивать ее, как же это так случилось. Оказалось, вышло недоразумение: Мишка просто не понял Наташу.
Мы сами же дразнили Мишку в игре тем, что тыкали ему в физиономию пальцем. Ну и вот, когда Наташа подошла с протянутым куском арбуза, Мишка вообразил, что она тычет в него пальцем, и разобиделся.
— Безобразие какое! Дразнят животное, а потом удивляются, что оно дерется, — недовольно ворчал на нас отец. — Вот, погодите, окрепнут у него рога, так он задаст вам жару.
Мишка вернулся поздно вечером. Отец загнал его в конюшню и в наказание запер там на несколько дней.
Утром Мишка печально вздыхал, высунув голову из конюшни. Ему очень хотелось побегать, попрыгать, ну, может быть, и подраться с кем-нибудь. А тут — сиди взаперти.
Через два дня он, злой и нетерпеливый, метался взад и вперед по конюшне.
— Соня, — сказала я, — однако Мишка голодный. Надо ему дать сена.
— Ничего не голодный, я ему недавно давала овса.
Нет, мне казалось, что Мишку уж чересчур обижают.
«Полезу-ка я на сеновал, сброшу ему в конюшню немножко сена», решила я.
И полезла. Набрала охапку и стала искать между бревен щелку побольше, чтобы протолкнуть сено вниз, в конюшню.
Ходила, ходила по сеновалу, да вдруг…. как загужу вместе с сеном в большую дыру — прямо к Мишке!