Речные заводи (том 1)

— Боюсь, нам трудно будет выполнить ваше поручение,— ответил Дун Чао.— Ведь в бумаге областного управления сказано, что он должен быть доставлен живым. К тому же он еще молод: и мы не сможем сказать, что он умер, так как не вынес дорожных невзгод. А чем другим можно было бы объяснить его смерть? И если это откроется, нам несдобровать.

— Друг мой Дун,— перебил его Сюэ Ба.— Слушай, что я тебе скажу. Если бы командующий приказал нам пойти на смерть, мы и тогда должны были бы выполнить его распоряжение. А сейчас он поручил господину начальнику поговорить с нами, да еще послал нам денег. О чем же тут рассуждать? Давай поделим деньги и не будем распространяться о высоких чувствах. Может быть, нам это еще поставят в заслугу. По пути нам предстоит пройти густой сосновый бор. Место там глухое, и расправиться с Линь Чуном будет нетрудно.

С этими словами он взял деньги и, обращаясь к Лу Цяню, сказал:

— Не беспокойтесь, господин. Самое большее через пять, а то и через два дня, дело будет сделано.

— Служивый Сюэ Ба, вы, оказывается, очень сообразительный человек,— одобрительно заметил Лу Цянь.— Когда вы все это уладите, вырежьте в доказательство с лица Линь Чуна клеймо. А за труды я обещаю вам еще десять лян золота. Ну, буду ждать хороших вестей от вас, смотрите, не подведите.

В Сунскую эпоху существовал обычай ставить клеймо на лице ссыльного. Чтобы не вызывать у народа возмущения, это называлось «ставить золотую печать». Отсюда и само клеймо называлось «золотая печать».

Дун Чао и Сюэ Ба посидели в кабачке, выпили, закусили. Потом Лу Цянь расплатился, и они пошли по домам.

Охранники поделили между собой деньги, отнесли их домой и, захватив узлы и дубинки, направились в тюрьму. Здесь они взяли Линь Чуна и под конвоем вывели на улицу.

Выйдя из городских ворот и пройдя более тридцати ли, они остановились отдохнуть. В Сунскую эпоху на дорогах, на определенном расстоянии один от другого, находились постоялые дворы. Там останавливались охранники, сопровождавшие ссыльных, причем за постой они не платили. В одном из таких дворов остановились на ночь Сюэ Ба и Дун Чао с Линь Чуном. На следующий день они поднялись с рассветом, приготовили себе завтрак и, подкрепившись, отправились в дальнейший путь по направлению к Цанчжоу.

Была седьмая луна. Жара стояла невыносимая. Линь Чуну, впервые перенесшему наказание палочными ударами, каждый шаг доставлял невероятные мучения. Он едва передвигал ноги.

— Ты что, не понимаешь, что ли? — обратился к нему Сюэ Ба.— До Цанчжоу две с лишним тысячи ли, и если ты будешь идти так медленно, когда же мы туда доберемся?!

— Я перенес много горя,— отвечал Линь Чун,— и к тому же только позавчера подвергся наказанию палочными ударами. Раны мои от жары еще больше разболелись. Будьте ко мне снисходительны, господа служивые.

— Ничего, ничего, иди медленно, не обращай на него внимания,— заметил на это Дун Чао.

А Сюэ Ба всю дорогу продолжал ворчать:

— Вот уж поистине злая судьба столкнула нас с этим ленивым чертом.

Дело шло к вечеру, и они направились к постоялому двору. Придя туда, охранники положили дубинки и сняли с себя узлы; опустил свой узел на землю и Линь Чун. Не дожидаясь, пока охранники что-нибудь скажут, он вынул из узла немного мелочи и попросил слугу сходить за вином, мясом и рисом и приготовить ему поесть; охранников он пригласил откушать вместе с собой. Дун Чао и Сюэ Ба заказали еще вина и так напоили Линь Чуна, что он свалился замертво. Тогда Сюэ Ба вскипятил котел воды и налил ее в таз, который поставил у ног Линь Чуна.

— Наставник Линь! — позвал он.— Ты бы вымыл ноги, лучше спать будешь.

Линь Чун с трудом раскрыл глаза и хотел было опустить ноги в таз, но не мог согнуться — колодка мешала ему.

— Давай я помою,— предложил Сюэ Ба.

— Что ты, что ты, разве можно? — запротестовал Линь Чун.

— Ну вот еще,— возразил Сюэ Ба.— Что за счеты в дороге!

Ничего не подозревая, Линь Чун вытянул ноги, и Сюэ Ба быстро окунул их в кипяток.

— Ай-я! — только и мог крикнуть Линь Чун и поспешно отдернул обваренные ноги.— Довольно, хватит! — тихо добавил он.

— Обычно преступники прислуживают охране,— заявил Сюэ Ба,— а не охрана прислуживает преступникам. Я от чистого сердца хотел помочь ему вымыть ноги, а он еще кривляется — то ему холодно, то жарко. Вот уж недаром говорится, что за добрые чувства платят черной неблагодарностью.

Он долго еще ворчал и ругался, а Линь Чун не осмеливался ничего возразить и только молча повалился на бок. Охранники же, вылив кипяток и налив себе другой воды, помыли ноги и устроились на ночь. Проспав до четвертой стражи, Сюэ Ба встал. Так рано не вставали даже слуги на постоялом дворе. Он сварил суп и приготовил еду. Вскоре встал и Линь Чун, но у него кружилась голова, и он не мог ни есть, ни двигаться.