Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Выход мелкого гражданского дела между крестьянами на уровень министерства и его решение П. А. Валуевым в так называемом ручном режиме, безусловно, влияло на общественное мнение о вновь созданном крестьянском судебном учреждении. Действительно, в конце 1860‐х в печати начали появляться издания с конкретными замечаниями мировых посредников и судей, земских и губернских деятелей, представителей окружных судов и судебных палат – всех тех, кто ежедневно сталкивался с волостной юстицией. Мнение этих практиков в большинстве случаев носило резко негативный характер в отношении крестьянских судов – такой, что «нельзя не изумляться, что люди, столь разносторонне направленные и развитые, и из самых отдаленных и разнообразных местностей, могут в мнениях и суждениях своих так близко с собой сходиться»[450].

Запрет на апелляционную и кассационную деятельность губернских по крестьянским делам присутствий и уездных мировых съездов в отдельных случаях приводил к прямому разорению крестьянских хозяйств. Так, в декабре 1862 года мировой посредник пятого участка Сердобского уезда Саратовской губернии представил местному губернатору очень примечательное дело: крестьянин села Нарышкина Сердобского уезда Михаил Калякин снял у управляющего имением Шипилова место для пчельника по 25 копеек с улья. Место это на господском поле располагалось в двух верстах от крестьянских пчельников. Когда Михаил стал перевозить туда свои ульи, то некоторые из крестьянских бортников воспротивились. Калякин объявил управляющему Шипилову, что вынужден отказаться от договора. Шипилов, в свою очередь, справедливо ответил, что крестьяне не имеют права препятствовать деятельности арендатора. Уверившись в своей правоте, пчеловод поставил свой пчельник на указанном ему месте. Не готовые сдаться жители села Нарышкина подали на Калякина жалобу в волостной суд. Последний назначил своим решением самое высокое наказание в 100 рублей в пользу истцов[451].

Мировые посредники обратили внимание губернатора, что из‐за упомянутого циркуляра Министерства внутренних дел от 12 июля 1862 года это возмутительное решение волостного суда не могло быть отменено в съезде мировых посредников. Крестьянину Калякину в жалобе было отказано. В представлении губернскому присутствию также указывалось, что «дело это вполне несправедливое, сопровождалось… полным разорением крестьянина Калякина», и мировой посредник, «представляя его в подлиннике, просил обратить внимание на описываемый факт»[452].

На похожие проблемы обращали внимание и мировые посредники из Пермской губернии. Они указывали на большое количество справедливых крестьянских жалоб на решения местных судов и одновременно на невозможность апелляций в таких случаях[453]. Мыслящих людей возмущало, что в Российской империи жалобы и апелляции допускались применительно ко всем инстанциям судопроизводства, за исключением волостных судов. Констатация фактов перманентного «превышения власти» в волостных судах[454] вынуждала мировых посредников, членов губернских по крестьянским делам присутствий действовать самостоятельно и в соответствии с субъективными воззрениями справедливости, что, естественно, приводило к разнообразию в решениях, основанных тоже не на законе, а на суждениях представителей образованного класса относительно каждой конкретной ситуации.

Несмотря на запреты, случаи успешного – хотя при этом совершенно незаконного – обжалования решений волостных судов на местах существовали. И их число было не так уж мало. Например, в 1862 году только в Симбирской губернии из 1532 было обжаловано 19 приговоров. Каким образом и на основе каких формальных установок происходил процесс «обжалования», в данном случае неизвестно[455]. Вероятно, в большинстве регионов пользовались «рецептом» вологодского губернатора, который подробно описал возможную процедуру отмены решений волостных судов в уездных съездах мировых посредников с трехдневным сроком выдачи копии приговора и десятикопеечным сбором в пользу писаря[456]. Эти положения, конечно, не были законодательно закреплены и применялись исключительно на местном уровне в связи с острой необходимостью обжалования некоторых постановлений судов.

Какова была логика власти в центре и на местах? Чем мотивировался запрет на пересмотр дел в волостных судах – и параллельно стремление, осознанное даже на губернаторском уровне, обойти его?