— Куно, Куно, — печально говорила девушка, — ведь этот подвиг столь же возможен, как возможно человеку попасть на луну: даже козы не могут взбираться на вашу скалу, домашняя кошка, и та содрогается, когда смотрит вниз. Отец нарочно предложил это испытание: никому не по силам оно, и останется он обладателем моих трансильванских владений, и никто не вправе будет упрекнуть его. Не участвуй в состязании — лучше подождем благоприятного случая. Ты знаешь, что ни за кого, кроме тебя, не пойду я — лучше умру!
— Нет, мы давно ждем, обманываем и хитрим. Будь что будет, а я сегодня же пошлю барону извещение, что принимаю его условия.
Печально вернулась в свою башню Агнесса и решилась присутствовать при состязании, и, если Куно сорвется, броситься вслед за ним с высокой башни. Пришла она на другое утро к барону и, к его удивлению, твердо сказала ему:
— Отец, я желаю присутствовать при состязании рыцарей!
— Это зрелище не для робких голубок, — отвечал ей барон, — немало рыцарей примет участие в нем и немало мешков с костями скатится в долину. Этим путем вряд ли дождаться тебе суженого!
— Позволь, отец, я хочу сосчитать, сколько погибнет из-за меня людей!
— Изволь; вот одного ты можешь уже записать в свою книгу умерших: Куно, общий здешний любимец, принимает условия состязания. Я очень рад, что свернет он себе шею, давно до него добираюсь. Куно — мой зять! вот-то потеха!
Побледнела Агнесса и, наклонив голову, вышла из комнат отца. Наступил день состязания. Вышел на башню жестокий барон, и мужественно стала около него девушка. Множество всадников собралось внизу под скалою. Ждали только сигнала. Вот взвилась сигнальная стрела, и что же случилось? Множество соколов поднялось из долины и спустилось на балкон, с которого смотрел барон.
— Одни только сокола могут летать так прямо и высоко — выбирай из них себе зятя! — закричали насмешливо рыцари.
С яростью схватил барон одного из соколов и хотел задушить его, но птица клюнула его прямо в глаз и улетела.
— Прощай, соколиный тесть! — кричали рыцари, разъезжаясь.
Барон метался, проклинал, сзывал своих слуг, но напрасно: рыцари уже ускакали, смеясь и напевая; улетели за ними и их сокола. Во всей этой суматохе никто не заметил всадника, который смело поднимался по отвесной скале. Одна Агнесса замерла на месте: она не спускала глаз с всадника — она знала, что это Куно. Не слыхала девушка оскорбительных слов рыцарей, хорошенько не заметила она и соколов: отмахивалась она от каких-то птиц, мешавших ей смотреть на ее милого и с ужасом следила за каждым шагом всадника; он же медленно и уверено все поднимался и поднимался...
— Кажется, Бог посылает тебе какого-то жениха, — сказал ей удивленный барон, — охотно спустил бы я его под гору, но надеюсь, что и сам он сломает себе шею на последнем повороте, если не скатится еще раньше.
Но всадник не скатился и не сломал себе шеи на последнем повороте, а миновав его, при общих восклицаниях и трубных звуках, подъехал к дверям замка. Это был Куно.
Забыв все на свете, кинулась было к нему Агнесса, но на пороге зашаталась и упала без чувств.
— Я говорил, что это зрелище не для таких, как ты, — сказал барон и, хладнокровно перешагнув через лежащую девушку, подошел к Куно.
— Я должен согласиться выдать за вас мою дочь, потому что я обещал выдать ее за того, кто проедет верхом в мой замок. Вы совершили этот подвиг. Но...
— Тут
— Разумеется, я сдержу свое рыцарское слово, — насмешливо возразил барон, — и выдам свою дочь или за вас или ни за кого. Вы добрались сюда при помощи черта, пускай же он поможет вам и еще раз: завтра к полудню должны вы обратить тропинку, по которой взобрались сюда, в широкую проезжую дорогу — по ней приезжайте на свадьбу с Агнессой. Если дорога не будет готова, не видать вам моей дочери, но зато не выдам ее и ни за кого другого. Теперь же прощайте.
Печально поник головою Куно и медленно сошел с Соколиной скалы, ведя за собою своего коня.
— Никогда больше не видать мне Агнессы, — думалось ему, — как жестоко обманул меня барон!
Вернулся домой Куно и позвал своего старшего землекопа.
— Во сколько времени можно провести проезжую дорогу по Соколиной скале?
— Если все наши работники день и ночь будут заняты этим, то месяцев в восемь можно будет прорубить в скале неширокую ложбинку, удобную для всадника, — отвечал землекоп.
Вздохнул Куно: знал он это и сам, а спросил землекопа лишь для облегчения сердца. Не сиделось ему дома; пошел он в свой любимый лес на берегу Рейна, сел там, прислонясь к большому камню, и глубоко задумался.