Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи

Я был так рад, что сам сделал праздничный десерт из клейкого риса и красных бобов (традиционное корейское угощению ко дню рождения. – Прим. ред.). Мы пригласили соседей к себе отпраздновать день рождения дочери.

Видя личико безмятежно спящей малышки, я решил работать еще усерднее. Но чуть позже реальность снова навалилась на меня во всей своей жестокости: я был женат и теперь у меня было уже двое детей. И сколько бы я ни вкалывал, все равно из нищеты мне не вылезти. Мне просто не позволяли выбраться из нее, как бы я ни старался. И детям моим предстояло то же самое – тяжкая, беспросветная жизнь.

Проснувшись на следующий день, я ощутил, что все мои наивные иллюзии улетучились. Я вновь ощутил полнейшую безнадегу. Жена заметила мое настроение, это было видно по ее лицу. Но ни слова не сказала.

Я решил навестить отца, сестру и сына.

Хочхоль был страшно рад моему приезду. Он не отходил от меня весь день, не оставляя меня ни на минуту. Такие они, наши дети, – им ничего не стоит с улыбкой разбить вам сердце. Отец уже видел Мёнхва, и радости его не было границ. Масако все еще не оправилась от пережитого. Она теперь работала на фабрике по производству фруктового сока в Тончхон-ри, но это, казалось, никак не улучшило ее настроя. Да я тоже успел поостыть от первой радости возвращения – прежнее и привычное чувство безнадежности снова вернулось. И не мог отделаться от мысли, что, если семью постигнет еще одна трагедия, я просто больше не выдержу.

Я решил выйти из дома пройтись. И встретил старых знакомых. Хоть они всегда и презирали меня, но, как ни странно, остановились поболтать. Рассказали мне о новой жительнице деревни. Похоже, речь шла о какой-то зажиточной возвращенке из Японии, недавно высланной из Хамхына. Слишком уж роскошествовала в Хамхыне, вот тайная полиция и решила отправить ее в нашу глухомань. Строго говоря, ей светил концентрационный лагерь, но люди поговаривали, что она наверняка подкупила кого надо.

Выслушав их без особого интереса, я продолжил прогулку. Через несколько минут я добрался до речки и там встретил эту загадочную незнакомку. Женщина была симпатичной, хорошо одетой, ухоженной. Подойдя к ней, я представился – почему бы и нет, в конце концов мы с ней оба были возвращенцами. Мельком взглянув на меня, она сделала вид, что меня здесь нет. Я как бы не существовал для нее. С отсутствующим видом она прошла мимо меня – еще один призрак в стране мертвецов.

Вот тогда я и решил вернуться к своей угольной печи, к миру тяжкой работы и молчания. К рубке деревьев, обрубанию веток, распилу стволов, тасканию чурбаков к печи. К миру, где я каждый вечер заливал боль в спине и в сердце водкой. Мне хотелось заниматься чем-то простым и честным, чем-то, за что никто не сможет упрекнуть меня. Но почему-то, даже вернувшись к жизни отшельника, я постоянно вспоминал ту не удостоившую меня вниманием невозвращенку. Глупо было зацикливаться на этом. Из всех впавших на мою долю оскорблений это было отнюдь не самое злобное. Но я никак не мог выкинуть ее из головы. Она демонстративно не обращала на меня внимания. Нарочно. Делала вид, что я – пустое место, хоть я и стоял от нее в двух метрах. Мне показалось, что именно тот момент и подвел итог всего моего существования в этом мире. Я был ничем. Или даже меньше, чем ничем. За что бы я ни брался, все оборачивалось пустой тратой времени и сил.

И вот однажды утром, срубая очередное дерево, я подумал – да дьявол с этим со всем! Просто покончи с ним, вот и все! Смертная боль – ничто в сравнении с этим адом на земле.

Я разыскал веревку, благо это было нетрудно – уж чего-чего, а веревок у угольщиков хватает, – забросил ее на ветку потолще и соорудил петлю. Под деревом был валун. Как раз нужной высоты, чтобы спрыгнуть с него – я проверил. Я поднялся на валун и посмотрел на реку, текущую передо мной. Она равнодушно несла свои воды в будущее. Отчего-то из моих глаз потекли слезы.

Я надел петлю на шею. Сделал глубокий вдох. И прыгнул вниз.

Ветка изогнулась под моим весом. Я раскачивался, судорожно извиваясь. Ощущение было такое, словно я откуда-то сверху созерцал собственные корчи. Я все еще что-то чувствовал, что-то видел, все еще дышал, хотя еле-еле.

В итоге я не сумел даже повеситься толком. Даже это. Я даже не понял почему. Вместо того чтобы сомкнуться на шее, петля сдавила мне подбородок, и сонная артерия уцелела. Я мог дышать, хоть и с трудом, к тому же это было невероятно больно. То ли тело мое, то ли какой-то участок мозга – уж и не знаю что – изо всех сил пытались выжить. Слезы боли и отчаяния текли по моим щекам, а изо рта – слюна.

И тут я услышал крик позади себя. Это был Син, один из моих товарищей по работе.

До меня донесся топот ног, и тут он подставил голову мне между ног. Приподняв меня, он исхитрился стащить петлю с моей шеи. И после этого сам отключился, и мы вдвоем грохнулись на землю.