Гамлетовское что-то в Треплеве, в его отношении к матери. Комплекс оскорблённого самолюбия, неполноценности, нервность, ревность, уязвлённость ― черты героев Достоевского. В странной пьесе Треплева ― проблеск символизма, сознания, стремящегося освободиться от рутины повседневности, конформизма.
Тригорин истолкован не по-чеховски. В пьесе он самодоволен. В фильме ― слабый, порабощённый страстью к Нине человек Тургенева, Достоевского. Спорно, но определённость в образе есть.
Западная трактовка. Становится понятным, чем поразил Чехов западный мир: обаянием, глубиной, человечностью, трагизмом обыкновенной жизни. Всё трогает самые глубокие струны души.
Итак, Чехов-драматург открылся мне через американцев. Кровью и страстью наполнили пьесу ― и она ожила. Шекспировский театр соединился с чеховским.
В чём преимущество драматургии перед эпосом? Может быть, в том, что говорить и слушать всегда легче, чем писать и воспринимать написанное. В процессе письма и чтения происходит некоторое омертвение мысли, вернее, того чувства, которое мысль и письменное слово выражают.
Чувство собственности
Чувство собственности в природе человека, как, наверное, и каждого живого существа. Но тяга к общему, доходящая до самопожертвования, тоже не чужда всему живому. Идеал может быть и у собственника, и у альтруиста. И всё же, как общее больше отдельного, так и альтруизм больше и благороднее эгоизма. На буржуазных ценностях собственности можно построить великое государство, но нельзя создать великого искусства. И в этом одно из отличий искусства от культуры в общем смысле этого понятия. Служение высшему, надличному создало Библию, Веды. Способность к абстракции внесла в сознание человека представление об идеальном. Культ золотого тельца ничего подобного создать не может. Его идеалы ― прагматизм, нажива.
И у животных, и у человека всё начинается с эгоизма, с утверждения отдельного, но неизбежно переходит к служению общему, хотя бы в воспитании потомства, в жертвенной защите малышей (тургеневский «Воробей»).
Истина
Вопрос «что есть истина» и где она, к литературе, может быть, вообще не приложим. Наивно думать, что тот знает истину, о ком и пишут, и говорят как о таланте или даже гении. Полной истины не знает никто. «Конечно, истина ― это не вкус и каприз, но и то, и другое мы склонны принимать за правду-истину, если об этом много кричат. Побеждают часто в борьбе за внимание читателей не те, кто талантливее и мудрее, а те, кто напористее и наглее.
Так было, так есть и, вероятно, будет всегда, пока не изменится человеческая природа. А изменится ли она, может ли измениться? И не дай бог, к худшему. Даже страшно подумать.
Свобода воли
Шопенгауэр не делает различия между свободой воли и влечением. Между тем, «воля всегда свободна, и только влечение несвободно, – пишет О. Вейнингер в книге „Пол и характер“. – Нет вопроса о свободе воли, есть лишь вопрос о существовании воли. Для Канта не существует несвободы воли: воля никак не может быть детерминизирована».
«Всякая воля есть воля к ценности, а всякое влечение есть влечение к наслаждению; нет воли к наслаждению, как и воли к господству; есть лишь жажда и неутолимый голод владычества».
Но разве у Цезаря, Ксеркса, Чингиз-хана, Наполеона, Гитлера, Сталина не было воли к власти, а было лишь влечение к господству?
Поиски истины всегда имеют истоком духовность. Духовность же немыслима без нравственной взыскательности. Не имея понятия ни о том, ни о другом, можно ли принимать и исполнять правильные решения? Культура существует как преодоление низших инстинктов, в число которых входят ложь, жажда власти, господства, алчность, утверждение эгоистического «я». Прежде чем исправлять общество, навязывая ему сомнительные, а то и вовсе ненужные законы вроде зимних каникул, отмены льгот и т. п., надо очистить душу, прояснить замутнённую голову, чтобы отличать ложь от правды, бессмыслицу от смысла. Побольше молчать, вслушиваясь в слова мудрецов, всматриваться в примеры истории. Из ценностей культуры и человеческой жизни надо исходить, а не делать то и другое придатками рыночных отношений. Мудрость политика в том, чтобы слышать эти истины. Если политик Перикл следует советам философа Сократа, дела в государстве обретают смысл и стройный порядок.
Говорят, мы живём в условиях другого социального строя и по его законам. Но это не значит, что законы должны стоять выше человека или в стороне от него. Ценность всякого строя определяется тем, насколько он отвечает ожиданиям и потребностям людей, иначе какой смысл в самом его существовании? Не человек ради строя, а строй ради человека. У нас же, да и не только у нас, пока всё наоборот.