Река времени. Дневники и записные книжки

Милосердие и всемирная отзывчивость ― это то, что отличает русский склад ума. И по этим признакам узнают русского человека. Каждый русский злодей в глубинах души своей ― «благоразумный разбойник». Не таков злодей западный. Он твёрд, холоден и горд. Вот почему расчётливая жестокость народовольцев ― явление не вполне русское по своей чудовищной последовательности и упорству. Хотя и тут фанатизм замешан на вере. К тому же, и среди них были раскаявшиеся.

Кажется, первый, кто вскрыл эту особенность русской души, был А. С. Пушкин в «Капитанской дочке» ― повести, богатой глубинным, подсознательным содержанием. Подводное течение её ― милосердие, живущее во всех героях, кроме Швабрина, Хлопуши и клеймёного башкирца.

***

Сильно отличается также русский ум от западного в понимании свободы и причинности. Западный ум признаёт причинность, обусловленность за универсальный закон, берущий начало в естественной природе мира. Дарвин, Спенсер, Фрейд ― все вышли из признания причинности как высшего и незыблемого закона. Милосердию в нём нет места. Психоанализ Фрейда, без ссылки на который в наши дни на Западе не пишется ни один труд по литературе и искусству, вырос именно на признании естественнонаучного детерминизма

В русской православной традиции, где свобода божественна, благодатна и милосердна, преодолевается причинность «лежащего во зле мира» и даётся начало новому причинному ряду. Тут, в формуле Канта, Запад и Восток сходятся. Но от морального императива Запад давно отказался и признал высшим законом хаос бессмысленности, физиологический и экономический индивидуализм, обусловленный глубинными комплексами, высшей степенью свободы.

Крах мечты

В чём выразилась красивая и зловещая мечта Ницше о белокуром звере со стальными мускулами? В нацизме, уголовщине и озверении тех, кто прошёл такую школу. Если бы сам германский мечтатель попал хоть раз в серьёзную переделку в обществе «белокурых» (или чернокудрых) зверей, он понял бы, что такое его мечта. Встречи такой он вряд ли бы выдержал и горько пожалел бы о том, что торопил гибель гуманизма. Сам он весь из этой мечтательной культуры. Мечтал о том, чего сам не имел: ни стальных мускулов, ни крепких нервов. Он был, что называется на блатном языке, «фраер» и счастливым бы себя среди этих «зверей» не почувствовал.

От практики ницшеанского идеала жизнь не только не становится краше, ярче и здоровее, но увядает сам цвет её. Толпы нахалов и наглецов, гримаса злобы ― что тут хорошего?

Русская идея

В русской идее, если таковая есть, нет стремления к господству, а есть тяга к собиранию людей в единую семью. Наша цель ― не господство, а служение. Это великая цель, и она требует великого характера. Может быть, главный смысл национальной русской идеи – в воспитании характера. А то ведь и с благими намерениями можно наломать столько дров, что не вывезти и столетиями. Не то ли и случалось с нами? Между врождённым чувством и целью – оврагом, если не пропастью, лежит невоспитанность характера.

***

Давно уже думаю: как было бы хорошо собрать добрых хороших людей, близких, родных по духу, уйти с ними в какую-нибудь землю незнаемую и начать там новую жизнь. А кого бы в это царство взять? Перебираю и вижу, что немного таких людей. В число не только избранных, но и просто званых, не вошли бы многие из нынешних знаменитостей, «судьбоносных личностей». И знаю: так же чувствовали бы и люди рода моего от отца-матери, деда и бабушки до самых далёких пращуров.

Поэзия и критика

Есть создания слова, которые не выносят критики, как иной цветок не выносит холодного дыхания. Прикоснуться к ним грубым словом – всё равно что ударить молотом по чаше из фарфора. Совершенно непонятно, как поэзия и критика вообще оказались рядом. Нет ничего более несовместимого, чем творчество и отрицание, ибо критика, по существу своему, отрицание чувства разумом. Здесь, может быть, было так: разум, восхищенный творческим чудом души, или задетый завистью, вздумал посостязаться с ней в созидании ― и от того произошли несогласия в вечном споре поэзии и критики, «алгебры и гармонии». Речь, конечно, идёт о настоящей поэзии, а не о подделках под неё

Первая книга

Мне 52. И писал я всю жизнь с юности. А первая книга вышла только сейчас. И что же мне делать? Радоваться, кричать, бить в колокола? Нет, я молча посмотрю, послушаю, скажу: «Боже милостивый! Благодарю Тебя, что не оставил меня милостью своею!» И поплачу слезами благодарности. Ибо и того могло не быть.

Славы мне не надо. И ничего не надо. Только знать, что душа моя не была пустой и праздной. Что дано было, то возвращаю я в цветении весеннем. Круг жизни пройден недаром. Пусть же всё вернется туда, откуда пришло. И да не оскудеет источник жизни.

***

Шёл из издательства с авторскими экземплярами книги в портфеле. Тайная радость в душе, никому не заметная. Думал: вот они не знают, что я несу, а когда узнают, что-то изменится и в их, и в моей жизни.

***

О книге своей говорить не хочу и разговоров не поддерживаю.