— Я отдам вам Седди,— она тоже наклонила голову,— если вы мне скажете, почему вы хотите их уничтожить? Из-за ваших родителей? Может, это глубоко спрятанное стремление выяснить, кто вы и кто были ваши родители?
Долгое время он разглядывал ее, волосы у нее на голове зашевелились под его тяжелым взглядом.
— Седдианская убийца умертвила женщину, которую я очень любил. И тот факт, что мои родители были Седди, не играет никакой роли. То, что они сделали,— сделали, движимые собственной целью, и она мне неизвестна. Я должен принять свое собственное решение еще и потому, что Седди не укладываются ни в одну из моих моделей. Их действия кажутся случайными, бесцельными. Зачем они послали Арту Феру убить меня? Зачем они продолжают разжигать этот мятеж, когда совершенно ясно, что они проиграли? И зачем начали? Я хочу знать?
— Вы меня поражаете. Вы такой молодой... такой очень молодой, и в то же время...
Он нахмурился и уставился в чашу со стассой:
— Юность и мечты всегда идут рука об руку. Когда мечты мертвы, и остается только запах тления в памяти, юность должна уступить сокрушающей реальности.
Айли глубоко вздохнула, облегчение заполнило ее душу:
— Я думаю, что мы сможем многое совершить вместе, Синклер Фист.
Он ничего не ответил, продолжая вертеть в руках чашу со стассой.
Этика? Правда и кривда? Какие скользкие понятия. Стаффа потер лицо, перебирая в усталой памяти то, что Кайла поведала ему о седдианской философии. Им ничего не оставалось делать, только ждать и смотреть на серые сиалоновые стены до одурения. Чтоб не сдвинуться, Стаффа торопил Кайлу с рассказами о Седди. Часами они спорили, то соглашаясь, то разъяряясь чуть не до драки, и снова, успокоившись, начинали сначала.
Она сидела напротив него в коричневой робе, которую ей дал Тиклат, свет падал на нее сверху, образуя глубокие тени на худеньком лице. Волосы поблескивали золотыми нитями.
— Мы разделяем разум Бога: всезнание,— сказал Стаффа, собираясь с мыслями.— Если всезнание — это то же самое, что разум, и я заставил тебя страдать, значит, я заставил страдать и часть самого себя.
Кайла кивнула и непроизвольно ухватилась за руку Стаффы — контейнер резко тряхнуло — корабль чуть изменил курс. Убрав руку, Кайла пожала плечами:
— Хорошо, если ты считаешь так, то что может произойти, если мы сменим начальные условия? Что ты думаешь о человеке, который бьет самого себя, наносит себе раны, чтобы удовлетворить свою потребность самобичевания?
— Он психически нездоров,— не колеблясь, заявил Стаффа.— Если ему в самом деле нравится калечить себя, то его психика расстроена.
— Этически он прав или виноват? — настаивала Кайла.— Это ведь плоть, его собственные удары, которые заставляют страдать. Разве ты не видишь разницы? Как ты можешь называть его больным?
Стаффа потянулся. Сколько времени он томится в этой серой жестяной коробке? Он потерял ощущение времени. Сюда, так глубоко в трюм, не проникало ни одного звука. А в их добровольной тюрьме не были ничего, кроме энергетических батарей, генератора, оксигенатора и этих бесконечных споров с Кайлой. Реальность приостановилась, застыла.
— Он не прав. Неэтичен,— согласился Стаффа.— Причина в том, что он изменяет реальность, заставляя Разум Бога наказывать его своими руками, и происходит это из-за искажения его восприятия. Для того, чтобы увеличить желанный дискомфорт, он безусловно по собственной воле должен сделать выбор между своим «Я» и природой Вселенной. И сделав это, он усиливает дезинформацию, вместо того, чтобы искать знания.
— Замечательно,— сказала Кайла, ее голос зазвенел серебром от гордости.— А что ты скажешь о человеке, который избивает своего подчиненного? Этично?
— Неэтично,— ответил Стаффа, откинувшись к стенке.— Такой человек, добродетельно разделяющий Разум Бога, точно так же причиняет страдания, как и мазохист. В конце концов, даже если он действует по невежеству, его восприятие нанесет вред Разуму Бога и ему самому.
— Верно,— Кайла поджала губы.— Ты рассказывал о своей жизни и до Микле на, до того, как Претор поведал тебе о жене и сыне. Когда он снял с тебя вымышленную поверхность твоей личности, ты осознал многое, Стаффа. Ты теперь понимаешь?
Он поднял плечи, разглядывая свои обтянутые серым колени, и не ответил.
— Претор добил тебя серией предположений, вокруг которых ты построил целую эпистемологию. Однажды разорванная искусственная личность позволила тебе выглянуть и обнаружить, что тобой руководит система понятий, такая же ненастоящая, как и твоя личность. Тебе удалось выяснить — как ты узнал то, что знаешь. Ты понимаешь, что в нашей особой культуре есть такая же фальшивая система — очень удобная своей односторонностью. Сезза II и Тибальт, Седьмой император, держатся на таком треснувшем фундаменте понимания. Мы зайдем очень далеко, если начнем воспринимать односторонность как истинную природу вещей — так, как делал ты до Миклена. И именно это позволило тебе командовать, принимать решения, ведущие к уничтожению целых миров.
Он глубоко вздохнул и кивнул: