— Да, да, но если ты мне это даже и сказала бы раньше, это бы не имело никакого значения. Я бы и не стал слушать. Власть надежно защищает человека от моральных принципов.
— Это оттого, что ты начал познавать искаженную систему понятий. Даже если ты на самом дне, как это было с нами на Этарии, односторонность все равно преобладает над нами, нашими поступками. Эпистемология окрашивает наши действия и поведение. Мы оглядываемся в наших несчастьях и бесчеловечных обстоятельствах и удивляемся: как наше общество может быть таким ничтожным? Потом мы проклинаем ре ганце в за причиненные ими страдания. Мы считаем их бессердечными отбросами человечества, если они так мало уважают чужие жизни. Мы их ненавидим и, поступая так, мы становимся жертвами основной суммы предположений, неоспариваемой, которая поставила эпистемологию на первое место. Мы обвиняем империю и чудовищ, ее населяющих, когда неверная система понятий лежит в сердцевине наших несчастий... и их тоже.
— Попытайся объяснить это Тибальту,— пожал плечами Стаффа.— Он относительно неглуп и способен оценить интересные нововведения и идеи. Но я тебя хочу сразу предупредить, что он ни за что не сменит систему, которая подняла его до вершин власти.
— Власть — это миф, Стаффа. Такой же, как миф о том человеке, которым ты был. Правда, это очень мощный миф, и в нашей системе в него искренне верят все. Седди, однако, считают это эпистемологическим безумием.
Стаффа вздрогнул:
— Когда ты так говоришь об этом, все становится очень понятным. Почему об этом раньше никто не задумывался?
Перекошенная улыбка мелькнула на ее губах, она оперлась головой о стену:
— О, конечно, не задумывались. Но как ты считаешь, может ля любое правительство поддерживать подобные представления? Поступать так — значило бы подрывать устои цивилизации: Ты знаешь всех первых лиц и сеззанской, и реганской политических структур. Как ты думаешь, кто из них первым бросится проповедовать уничтожение односторонности?
Стаффа насупился:
— Они сочтут это самоубийством.
— Но это действительно убийственно! Поддерживая односторонность, разве Рега и Сезза не ведут цивилизацию к катаклизму?
Стаффа потрогал отросшую бороду, между бровей пролегла складка:
— Да, все так. Это неизбежно при данной системе. Я помог им избрать такой путь — учил их искусству опустошения и шоковых атак. Говоря терминами односторонности, я дал им в руки орудие для самоубийства.
Кайла набрала полную грудь воздуха и выдохнула:
— Как ты думаешь, к чему мы придем в конце концов? К вымиранию? К темным векам?
Стаффа уселся поудобнее, привычно опершись на серую сиалоновую стенку спиной. По легкой вибрации пола чувствовалось, что скорость падает.
— Это зависит от того, на чьей стороне будут Компаньоны.
— Ах, да ты же с Компаньонами,— издевательски выпалила Кайла. Гордость и восхищение, звучавшие в ее тоне, когда они спорили об этике, мгновенно испарились.
Он уставился в верхний угол этого осточертевшего своей серостью и теснотой контейнера, почувствовав легкий инерционный толчок. Знакомое ощущение, и он знал, что оно означает: фрахтовщик заблаговременно изменил курс, чтобы точнее выйти на орбиту. Израненная войной Тарга должна была находиться прямо под ними. Это значило, что изнурительное путешествие наконец-то подходит к завершению.
— Вначале я думал принять сторону Сеззы. Мы бы выиграли больше, если бы поставили Регу на колени.
— Почему?
Стаффа заметил ее беспокойство и, улыбнувшись, успокаивающе поднял руку:
— Это одностороннее эпистемологическое ощущение.
В ней зажглась искорка интереса:
— А теперь, Лорд Командующий?
Он утомленно улыбнулся и покачал головой:
— Теперь я не знаю, Кайла Дон.— Он обвел рукой серые стены, окружающие их.— Вокруг нас нет цвета. Нет стимулов. Все события за этими серыми стенами — незначительны с тех пор, как Найклос запечатал нас тут. Вся реальность превратилась в абстракцию.
— И? — она пожевала губами. Уменьшение силы тяжести подтверждало, что их судно вышло на орбиту. Сколько времени пройдет, прежде чем корабль разгрузится, и они окажутся на планете? — подумала Кайла и спросила:— Чем заполнены твои мысли?
— Покаянием.
Она внимательно изучала его:
— Это беспокоило тебя еще там, на Этарусе, в трубе. Ты продолжаешь плакать и кричать по ночам во сне. Зачем тебе нужно каяться? Это не играет никакой роли для Бога. Ты же не веришь, как этарианцы, в то, что Благословенные Боги сидят и наблюдают за действиями человека.
— Покаяние нужно мне самому. Для покоя моего разума и через это — Бога. Может, здесь этическое начало — необходимость принять ответственность за себя?
— Может быть,— она скрестила руки.— Значит, это будет тебя преследовать всегда.
Он помассировал глаза пальцами:
— Я теперь могу выдерживать свои сны. Мне больше нет необходимости убивать себя. Я знаю, зачем и что я наделал. И надеюсь, что Бог сможет простить мне мою вину. Я не первый : Скольких людей посещало такое озарение?
— Не так уж много. Одного на биллион»
Он секунду подумал и сказал: