Реквием разлучённым и павшим

Значит, есть что-то такое в этом новом советскрм обществе, к восприятию чего Алтайский просто не готов. Может быть, все дело в том, что знакомство с новым обществом он начинает с мира виноватых, отверженных, где души более обнажены? Но виноваты ли они? Может быть, просто неудачники, как он сам? Или, наоборот, сугубо принципиальные, беспощадно идейные, как Николай Михайлович, в силу своей убежденности не терпящие компромиссов и потому не ужившиеся в обществе, вышвырнутые им в мир отверженных? Но ведь это люди безоговорочно честные, ставящие интересы общества выше личных! Как же так?

Разобраться во всем Алтайскому было пока не под силу. Он решил, что для этого мало иметь свежие мозги и быть немного сытым. А еще надо время, и оно, пожалуй, у него есть… Двадцать лет — это ведь целая жизнь. Значит, и сына своего он сможет увидеть уже взрослым. Если, конечно, сможет.

…Когда уральская весна свесила первые сосульки с крыш, ярче сделались тихие вечерние зори, заметнее стали теплые струи в вечернем холодке.

Алтайский метался по зоне — ему опять не повезло. Резная шкатулка, которую он сделал, понравилась многим: затейливый, придуманный им самим белый орнамент на темно-вишневом фоне. И сегодня ее удалось продать. Это значило: будет табак, можно будет купить дополнительную пайку хлеба, кусок соевого жмыха или, если повезет, картошки.

Наскоро проглотив ужин, Алтайский вышел из столовой. И вот счастье: в скверике напротив только что прибывшие этапники-бытовики продают картошку, крупную, чистую и без ростков.

— Почем? — нащупывая в кармане красную тридцатку, спросил Алтайский.

— Тридцать рублей котелок.

— А килограмм? — еще раз спросил Алтайский, прикидывая про себя, что надо бы также достать махорки и хлеба.

— Кто тебе вешать будет? — буркнул продавец с хитрой рожей. — Хочешь — бери, не хочешь — мотай! Смотри, какая картошка!

И Алтайский решился, подал деньги.

Продавец расплылся в улыбке:

— Ну, вот и порядок!

Алтайский начал снимать телогрейку, чтобы высыпать туда картошку, но продавец остановил его:

— Зачем? Бери с котелком! Видно, что порядочный мужик, котелок принесешь.

— Конечно, принесу! — радостно ответил Алтайский, по-новому взглянув на рожу продавца, как показалось, уже совсем не хитрую. Продавец доверчиво и простецки протянул ему полный котелок с верхом. «Как обманчиво первое впечатление», — в назидание себе подумал Алтайский.

Дружески улыбнувшись, Алтайский направился к бараку.

— Я сейчас, — бросил он на ходу.

— Дыбай, дыбай, — снисходительно разрешил продавец.

Показалось Алтайскому или так и было, но в разрешении продавца да и в самом тоне реплики послышалось некоторое пренебрежение.

Алтайский подумал: «Конечно, бытовик одет лучше, курит папиросы, рядом с картошкой у него лежит подсохший хлеб, а я, доходной и оборванный, в его глазах…»

— Эй ты, мужик! — раздался голос над самым ухом, и одновременно сильная руку повернула его на месте.

Перед Алтайским стоял детина на голову его выше и легонько поматывал перед носом объемистым кулаком.

— Куда прешь котелок?

— Да вот я купил… Вон у парня…

Рука Алтайского, показавшая место в скверике, беспомощно опустилась — там, где несколько секунд назад лежали торбы, было пусто.

— Я, честное слово, купил, — беспомощно сказал Алтайский. — Вот тут парень был, я ему котелок обещал принести сейчас же…

— Что ты, гад, финтишь! — вырывая покупку, рявкнул детина. — Нет такой падлы, которая может продать мой котелок! Скажи спасибо, что не хочется мараться о твои сопли!

Детина повернулся и пошел, не оборачиваясь.

По дороге в свой барак Алтайский встретил бригадира:

— Иди в бухгалтерию премию получать, — на ходу сказал тот.

Алтайский опять ожил: везет — если не одним, так другим образом он будет сегодня сыт и с табаком!

Когда подошла его очередь, он расписался в ведомости в получении 35 рублей и вопросительно взглянул на кассира, который почему-то и не думал отсчитывать деньги.

— У тебя промот, — сказал кассир. — Иди. Следующий!

— Какой промот? — взмолился Алтайский.

— Рубашку промотал, — невозмутимо ответил кассир, — цена 22 рубля, плюс начет за промот — как раз 35 рублей.

— Да не промотал же я! — сказал Алтайский и, почувствовав, что убеждения не помогут, неуверенно добавил. — Я сразу же заявил в бухгалтерию, когда рубашку у меня украли в бане…

— Правильно сделал, — спокойно ответил кассир, — теперь рассчитался и проваливай! Много вас тут таких!

Алтайский повернулся к выходу, но успел услышать, как кассир добавил ему вслед:

— За стакан махры сменял и сразу же заявил… Хитер!

«Докажи, что ты не верблюд!» — безнадежно подумал Алтайский и бесцельно побрел к скверику. Повернув за угол барака, он чуть не ткнулся головой в знакомое брюхо Кузьмина.

— Здравствуйте, гражданин капитан.

— Алтайский? Как дела? — бодро спросил Кузьмин, останавливаясь.

— Вашими молитвами, — ответил Алтайский, у которого от неудач дня вдруг родилось смешливое настроение.

— Я же не архиерей — чужие грехи замаливать, — снисходительно улыбнулся Кузьмин. — Нового-то что?

— Да вот я и говорю — от ваших молитв сподобился!

— Как это?