После всех волнений, причиненных Пьером и Жаном, в Колетт восстановилось спокойствие. К мадам Ренуар вернулась охота ухаживать за кроликами и курами. Было как раз время сбора апельсинных цветов. Я вспомнил, как Ренуар, покупая Колетт, говорил мне, что одной только продажи «цвета» достаточно, чтобы отлично прожить. Я спросил мадам Ренуар, как дела с «доходами» от имения.
— Конечно, — ответила она, — будь Ренуар моложе, работай мы в саду вдвоем… Но все-таки, как бы там ни было, я думаю, вернее всего рассчитывать на живопись моего мужа!
Эссой, Кань
Около 1912 года Ренуар как-то рассказывал мне о восхитительном уголке в двух шагах от Парижа.
— Но не говорите об этом никому… Это исключительное место для художника: пруд с песком вокруг, настоящим песком, понимаете, и лилиями на воде! И при всем этом почти ни души в гостинице, очень хорошей гостинице! Я буду там, как в сказке, творить шедевры!
Этот уголок, так хорошо спрятанный от всех, как ему казалось, был не более как Шавилль, место воскресных прогулок парижан. Отправившись туда, чтобы повидаться с Ренуаром, ноги которого в то время уже отказывались служить, я застал его в гостинице с такой лестницей, что утром его приходилось спускать на руках, а вечером подымать наверх, что было гораздо труднее.
У него положительно отсутствовал инстинкт комфорта, уюта. Но окружающие, по счастью, обладали этим инстинктом за него. Таким образом с 1898 года он стал собственником деревенского дома в Шампани, на родине мадам Ренуар.
— Настоящая случайность, — сказала мадам Ренуар мужу. — Хороший крестьянский дом из песчаника!
Ренуар всегда остерегался «случайностей», следуя принципу, что соус обходится дороже рыбы. На этот раз, однако, по старой ненависти к «буржуазному» он дал себя соблазнить этим объявлением о «крестьянском доме»; но по своим расходам он увидел, что скрывалось за этой «настоящей случайностью», так как, чтобы сделать это жилище пригодным для жилья, его пришлось почти целиком перестроить. Как бы там ни было, однажды, став собственником в Эссойе, он проводил там месяц или два в году, и при его легкой уживчивости он был очень скоро признан в округе своим человеком, что является высшим знаком уважения, какой может заслужить горожанин в деревне.
И если, по единодушному мнению жителей Эссойя, Ренуар не умел «снимать портреты» так хорошо, как фотограф соседнего городка, то, по крайней мере, в умении дать добрый совет «художник», по столь же единодушному заявлению эссойцев, не отставал от Фирмена, мызника из соседнего замка.
Я забываю сказать об одном качестве земли в Эссойе: она производит вино, которое конкурирует с лучшими марками шампанского. Так что, когда в палате депутатов был поднят вопрос о «размежевании виноделия», эссойцы были в восторге. Но в конечном счете, так как местные депутаты не были настолько влиятельны, чтобы заставить признать, что вино, сделанное из винограда, собранного в Шампани, будет называться «шампанским», — то Ренуару пришлось защищаться от уговоров своих новых земляков, которые твердо верили, что человеку, который так хорошо говорит, достаточно будет сказать лишь одно слово в Париже, чтобы добиться возвращения их вину его настоящего имени…
А в другой раз обитатели соседней деревни пришли жаловаться, что их учительница лишилась места за то, что отказалась «спать» с мэром! На этот раз Ренуар поверил в свое могущество, так как имел знакомого члена парламента, который при случае предлагал ему свои услуги. Возвратившись в Париж, Ренуар рассказал о событии представителю народа; тот, потирая руки, ответил: «Как я одерну этого мэра через моего друга Бриана[62]!..»
Через несколько дней депутат является к Ренуару и сообщает, как нечто естественное: «Ничего нельзя сделать для вашей учительницы! Мэр — член нашей партии!..»
До тех пор, пока врачи не предписали Ренуару проводить зиму на юге, он отправлялся на лето в Эссой; но когда он был вынужден по велению науки с октября по июнь жить в солнечной полосе, он стал проводить лето частью в Шампани, частью в Париже.
— Что, если я отправлюсь немного освежиться в Париж, — сказал он однажды.
Я. — Но в Париже вы перестаете есть; вы не сможете работать с увлечением…
Ренуар. — Как хотите, но все-таки этот воздух Парижа!
Возвратившись опять на юг, художник любил «бродить» по дорогам, останавливаясь где вздумается. Таким образом, однажды он заметил через окно вагона две маленькие арки римского моста в Сен-Шама и не мог расстаться с мыслью, что должен это написать.
Когда Ренуару пришлось почти совершенно переселиться на юг, он сначала выбрал себе местом жительства Маганьоск. Маганьоск — это провансальский городишко, странно прилепившийся к склону горы и напоминающий испанский городок. Ренуар в то время еще мог ходить. Какие хорошие прогулки мы совершили вместе в горах! А дрозды, которых мадам Ренуар жарила на вертеле, вертевшемся над костром из сухих лоз!