Ренуар

Де-Камондо (улыбаясь). — И вы тоже! Вы — не первый! Как будто сговорившись, все предлагают мне одно и то же: «Если вы предпочитаете приобретать юношеские произведения известных художников, то почему бы вам не покупать картины художников, которые сейчас молоды?» Но пора бы знать, что я не могу допустить в мою галерею спорные вещи. Я знаю, вы мне сейчас же возразите: а «Дом висельника» Сезанна? Прекрасно, да, в этом случае я действительно купил картину, еще не признанную всем светом. Но совесть моя чиста: у меня есть собственноручное письмо Клода Моне, в котором он дает мне честное слово, что этой вещи суждено стать знаменитой. Если вы зайдете когда-нибудь ко мне, я покажу вам это письмо. Я сохраняю его в маленьком конвертике, прибитом сзади картины, в назидание злонамеренным, которые пристают ко мне с моим «Домом висельника».

Надо добавить, что граф де-Камондо позже купил несколько других Сезаннов, убедившись по аукционным ценам, что не ошибся в авторе. Быть может, он покупал бы еще, но у Сезанна в цене были главным образом натюрморты, а мосье де-Камондо, как уже сказано, считал, что натюрморты предназначаются для украшения столовых. Столовая же де-Камондо была уже полна.

Де-Камондо собирался уйти. Он обернулся:

— Я все-таки хочу сделать что-нибудь для ваших «молодых». Так как они с обожанием относятся к Ренуару, я поручаю вам сказать, что я просил вас показать мне Ренуаров!

Я. — Я уже говорил, что вы приобрели Дега.

Де-Камондо. — Ах, никогда не разглашайте о моих покупках без моего разрешения! Разве вы не заметили, что все следят за мной и стоит мне купить чью-нибудь картину, как цена на этого автора повышается и это мешает моим дальнейшим приобретениям… так как современные торговцы до такой степени проникнуты «семитизмом»! Но если вы мне обещаете не рассказывать о моих приобретениях и не обращаться со мною по-арабски, я приведу к вам моих друзей. Постойте, вот для начала я сделаю знак тем двум, которые идут там по тротуару напротив. Они никогда не покупают, но это все-таки стоит кое-чего, когда у вас в магазине видят барона и маркиза…

Когда эти две персоны вошли:

Де-Камондо. — Маркиз? У вас вид…

Маркиз. — Произошла такая неожиданность… Мой сын Жак в прошлом году получил в наследство от своей матери миллион пятьдесят тысяч франков. Представьте себе, мой биржевой агент сообщает мне, что на его счете осталось три франка восемьдесят пять сантимов!.. И это дитя, за которое я был так спокоен! Я поручил ему, когда он достиг восемнадцати лет, управлять маленьким имением, чтобы он мог приобрести жизненный опыт. И что же?! Он заставлял коров подтягивать животы, когда сено дорожало!

Де-Камондо. — Если бы он вместо того, чтобы кутить, покупал импрессионистов, он в несколько лет утроил бы свой миллион.

Маркиз. — Вы сами знаете, как я интересуюсь светлой живописью. Вы заметили, что я не пропускаю выставок у Дюран-Рюэля; но, говоря откровенно, мне все-таки приятнее, что все эти деньги перешли кокоткам, чем если бы они достались Ренуарам, Мане, Писсарро, Моне, Гильоменам и Сислеям… Наблюдали вы всех этих покупателей импрессионизма? Наш друг Ф… с тех пор, как стали опасаться падения цен на Сислеев, впал в такую неврастению, что по предписанию врачей распродает свою галерею^[66]. А другой, этот Д…, какой у него обеспокоенный вид, даже когда он говорит о неожиданном повышении цен на его Мане. Мой Жак прокутил миллион, он не нажил на нем трех. Но по крайней мере он весел… Когда он бросается мне на шею и говорит: «Мой старенький папка, как я тебя люблю!» — я вижу его прежние добрые глаза и чистый лоб!..

Некто вошел в этот момент. Я узнал виконта де-Ж…, силуэт которого видал в альбоме Сэма. Он пожал руку барона:

— Поздравляю вас, Филипп, с вашей картиной «Пирог» на выставке «Л’Эпатан». Как живо!

Барон. — Прежде чем взяться за кисть, я изучил манеру Бонна в его «Портрете Куанье». Эта гармония красного и черного, как он ее нашел? Такой чарующий вермильон и такие глубокие битумы! И как чертовски это все прорисовано!..

Виконт де-Же… — …Я тоже просто влюблен в рисунок и цвет Бонна, хотя я и упрекаю мэтра в некоторой склонности к импрессионизму в его последних работах^[67].

Слова виконта де-Ж… поразили меня: не он ли купил Сезанна на распродаже коллекции Теодора Дюре десять лет тому назад? И на мои слова об этом он отвечал: «Это не я, это — виконтесса».

Я. — Ну а вы, мосье виконт, как вы находите этот холст Сезанна?

Виконт де-Ж… — Я не видал его; он висит у виконтессы в спальне…

* * *

Мосье де-Камондо, очевидно, относился ко мне хорошо. Он зашел однажды в мой магазин с М. Б., очень «серьезным» покупателем. Оба эти коллекционера встретились здесь с «коллегами»: сербским королем Миланом, «эклектиком» (он колебался между Бугеро и Ван Гогом), и Сарленом, любителем, «специализировавшимся» на 1830-х годах (1830 год — «высокого класса»). Ему ошибочно сообщили, что видели у меня одного Добиньи «с утками».