Репрессированный ещё до зачатия

В девять пятнадцать явились не запылились Аккуратова с Горбачёвой. Это новенькая. Колесов из «Правды» перетащил.

Татьяна сильно топнула, и они прокричали дуэтом:

– Здравствуйте, психи!

Валька ответил. Я отмолчался.

Горбачёва мне попеняла:

– Толя – воспитанный человек. А на приветствия не отвечает.

Я сказал:

– Я буду с вами здороваться ровно в девять ноль-ноль. Спешите со мной здороваться. Не опаздывайте.

Вельможной походочкой припожаловал Бузулук, вполголоса мурлыча:

– Пей компот, рубай опилки.
Я начальник лесопилки.

Татьяна осуждающе махнула на него рукой:

– Сегодня получка. Ещё не давали. Тогда ну где ж ты, певчук, набарбарисился сранья?

– Гляжу я на Таньку… Ну её в баньку! В «Социалистическом Донбассе» в отделе промышленности пашут двое. Беабахер и Херсонский. Звонок: «Нам Хера». – «Какого? Который сзади или спереди?»

– Ну тупак! Тёмный лес, кривые дороги! Да пошёл ты!

Олег с усилием донёс руку до виска:

– Слушаюсь… Пошёл…

Он направился к двери, ворча:

– Палец трубы торчал в небо… Хороша строчка… Запомнить… Держи голову в холоде, живот в голоде, а ноги в тепле, будешь долго ходить по земле…

Зазвонил телефон. Татьяна взяла трубку:

– Кто заказывал Магнитогорск?

Горбачёва:

– Бузулук.

Татьяна на нервах:

– Уж я не побегу его звать. Это точно.

– Это называется месть китайцев, – сказала Горбачёва.

На два назначено занятие «Журналист в командировке». Ведёт Колесов. Название переиначили: «Колесов в командировке».

Вошёл Николай Владимирович и подивился:

– Так мало народу?

– Зато какой народ! – выпалил я.

– А поближе нельзя пересесть? У нас не доклад, а беседа… Я тассовей молодой, а не волк. Сначала не хотелось идти в ТАСС, хотя с лекциями об информации выступал десять лет в Высшей партшколе. Привык работать над большими полотнами. К информации относился…

Он замялся, и Романов подсказал:

– … высокомерно!

– Вот именно! Считал, информация – удел середнячков. В ТАССе понял, как труден этот жанр. Требует большего мастерства, поворотливости. О визите во Францию я написал в «Тассовце» «Шесть дней и пять ночей». Прочтёте. Опозданий нам не простит не только газета, но и сама история. Отправной точкой для романа служит живое свидетельство очевидца – информация. Она должна быть в оправе. Без оправы она не будет сверкать, как не заблестит и драгоценный камень. От нашей заметки идёт отсчёт истории современности.

Первые шаги в ТАССе я сделал в Минске. Сопровождал Брежнева. Со мной тогда были мои первые учителя Герасимов и Лукьянов.

Заранее надо познакомиться с местом, куда едешь. Заготовка сначала в голове, потом на бумаге – основа нашей работы. Информация должна давать оправу, где что и за чем происходит, хотя бы та же церемония.

В Болгарии во время десятого съезда Ильичу оставалось возложить венки «Борцам за свободу». Журналисты кинулись к памятнику. А Ильича нет. Ждут, ждут… Нет.

Власти размагнитились и разошлись.

А Ильич передумал. Хорошая погода. Шепнул близким:

– Пойдём по магазинам!

Это вроде бабский заскок.

Я и брежневский фотограф Владимир Мусаэльян вцепились в знакомые спины телохранителей:

– Братцы! Не покиньте!

Ехали по городу. Зашли в гастроном, потом в универмаг.

В универмаге комитет комсомола срочно собрал бюро, выделил три самых красивых девушек. Когда Ильич осмотрел универмаг, его пригласили в отдельную комнату и те девушки вручили ему подарки. У Ильича есть два товарища, которые ведают подарками.

Нежданные встречи, приветствия.

На ступеньках в универмаге Мусаэльян стал снимать. Пятился, пятился – а он длинный – и упал со ступенек.

Подошёл Ильич, помог подняться и спросил:

– Не разбился, Володя?

– Нет.

– Ты аппаратуру не разбил?

– Цела.

А снимал Владимир, когда Ильич разговаривал с женщиной с двумя маленькими детьми.

У сопровождающего Ильича были на всякий случай плитки шоколада с великолепными видами Кремля. Ильич дал ребятишкам по плитке. То-то радости!

Вечерело. В парке заработали под штраусовские мелодии фонтаны с подсветкой. Идём к памятнику. Надо возлагать цветы. Цветов нет. Организаторы-то возложения разошлись.

Болгары находчивые. Нарвали цветов прямо с клумбы и отдали Ильичу. И возложение прошло как положено.

В Болгарии встречали хорошо. Цветы, цветы, цветы.

Были встречи в Венгрии, в Германии.

Ильич любит охотничьи магазины. Были в одном таком магазине в Берлине.

Каково наше журналистское положение? Идёшь сзади и на ходу пишешь. Как согласовать?

Раньше про каждый чих писали. Теперь строже. Без сюсюканья, безо всяких подробностей.

Мы не писали, но Ильич в Берлине ходил по магазинам, интересовался ценами на хлеб, на промышленные товары. Трудно нам уловить ту грань между золотой серединкой протокола и размазыванием.

Париж. Орли. Народу поменьше, чем в Софии и Белграде. Я впервые увидел лозунг «Мы помним Сталинград!». Чистая публика Елисейских полей спокойна, элегантна.