Репрессированный ещё до зачатия

– Что за мадридские страсти!?[136] Что-то вы слишком рьяно забеспокоились о моём трудоустройстве в раю… Лучше… Не грех, если б так пеклись о моих днях земных…

– А разве хоть разок я в чём-то подрезал вас?

– Вспомните историю с комнатой… Как вы с самим-то императором?!

– Это вы-то император?

– Кто ж кроме меня? В переводе с арабского имя Санжар означает император. И как вы с императором-то?!

– О!.. Дорогуша!.. – Он покаянно поднёс сложенные ладони к груди, молитвенно посмотрел на белый пустой потолок. – Видит Бог и вы тоже, это не я! Это всё сверху!

– Я снимал на окраине ржавую койку в сарае у несчастного дяди Коли в Бусинове. Не хоромы просил. Я просил клетуху за выездом. Бросовую! Ходатайство в райисполком вы сами подписали. Но через три дня тоже сами туда же позвонили! Услышав мою фамилию, вам сказали: «Ордер Санжаровскому подписан. Может приехать получить». А вы что ответили? «Если у вас напряжёнка с туалетной бумагой, то сходите с этим ордером в одно место. А жилищное дело Санжаровского аннулируйте. Наше ходатайство отзывается!» Этот телефонный разговор был при мне в вашем кабинете. Вот и все ваши земные хлопоты обо мне… Ну да…

Кое-что в характеристике было не совсем верно, но я не стал возражать.

Надоело… Я ж все три года уходил! Чтоб заняться только прозой. Чего тянуть дальше?

И я согласился.

Колесов сразу заулыбался.

– Вот и отлично! Всё равно ж уходить. Я не стал сразу говорить, что с первого января мы сокращаемся. Слухи циркулировали давно, а официальное распоряжение поступило лишь на этой неделе. Под это ординарное сокращение ТАСС выхлопотал себе индульгенцию – суды не имеют право восстанавливать уволенных. И вы мудро поступили, что подали сейчас заявление по-собственному. Ведь уволенным ещё в этом году, легче устроиться на новом месте. Уже завтра вы можете идти искать. Говорите, что вам надоело дежурить по ночам. Кто там знает, что работаете вы ночью или нет… А если уволят по сокращению после нового года, тогда трудней устроиться. Ведь все знают, что лучших не сокращают.

– Возможно. Но не всегда уходят худшие.

В коридоре столкнулся с Севой. Он на больничном. Завтра выходит на работу. Я сказал ему, что ухожу.

– Заявление не неси.

– Так я уже только что отдал.

– О Господи! Ну никакой гибкости![137] Беги забери. Скажи: перепишу получше. Забери и дуй к мамке домой.

– Куда бежать? С верёвки рваться – только туже затягивать петлю.

– Есть куда уходить?

– Пока нет. Завтра пойду с утра искать… Пойду по Москве рекламировать себя.

Вхожу в редакцию. Аккуратова в тревоге:

– Ну что там?

– Где?

– У Колесова?

– Колесов.

– А ещё?

– Кабинет.

– За что тебя так?

– Ещё и этак будет. Уж эти партласки…

– Орал Колесов?

– Орал.

– Не огорчайся. Он на всех орёт. Все темнилы[138] дураки.

– Но до такого дурака надо дорасти… Ухожу я…

– Жалко… Вывалился ты из ТАССа, как дитя из коляски…

– И к лучшему. Гром не грянет – мужик не догадается перекреститься. Гром был. Я перекрестился. Дым идёт, ишак ползёт. Всё путём. Мне не жалко себя. В душе я ликую. Наконец-то займусь чем хочу.

Молчанов припечалился:

– Опять этот гусь[139] приставал к тебе?

– Прямо домогался.

– Отбился заявлением… Молоточек! Иди теперь пей и пой. Свобода!.. Да… Гм… У верхов денег куры не клюют, а у низов на водку не хватает!

Марутов позвал меня в коридор и в углу вшёпот горячечно выпалил:

– К вам это сокращение не имеет отношения! Колесовская грязь вам по барабану! «Танки грязи не боятся»! Я говорил с большим человеком, он знает всё о сокращении. Предполагается сокращать технический персонал, а не творческий. Надо подраться, Толя!

– Я по натуре колючий. Я бы подрался…. Но… Этот уход мне в руку. Пора всерьёз заняться прозой. Это поважней, чем охранять тассовские столы с девяти до шести.

– Надоело… Я ж все три года уходил! Чтоб заняться только прозой. Чего тянуть дальше?

Мне отдали мою трудовую.

Я отбыл из ТАССа.

Но по каналам ТАСС сообщения об этом почему-то не было.

Я искренне благодарю Колёскина, что помог решиться на уход.

В чужой важной карете скакал я три года.

Скакал куда-то не туда.

Как стало известно позже, моё место в ТАССе занял сыночек одного цэковца, приближённого к самому «бровеносцу в потёмках».

В зарубежных поездках «бровеносца» сопровождал наш Колесов. Сопровождал и квакал о том на весь Союз. Освещал же все генсековские визиты.

И вот однажды он подузнал об одной закулисной цэковской сшибке, после которой, казалось, ему больше не светит сопровождать. Генсеком мог стать другой.

И Колёскин, как всегда, досрочно дунул поперёд батьки в раскалённое пекло.

То ли с горячих глаз до поры встал на трудовую вахту в честь очередной годовщины Великого Октября, то ли ещё какое крутое дело замыслил, только он до времени влетел в тот свет.

В одно прекрасное майское воскресенье подался он прогуляться по скверику и прескверно обошёлся с собой.

Зачем-то второпях натощак выкушал, амкнул ампулу с ядом.

«Правда» в некрологе доложила:

«Скоропостижно скончался Николай Владимирович Колесов – заместитель Генерального директора ТАСС, верный сын Коммунистической партии, талантливый журналист».