Репрессированный ещё до зачатия

Всегда найдутся доброжелатели, помогут сделать то, чего тебе так хочется.

В ТАССе, повторяю, я сидел на геологии, лесе, бумаге и рыбе.

Как-то я не смог пойти в килькино министерство ну на очень высокое совещание. Дал пятистрочную информашку со слов вроде надёжного бывшего тассовца Цапка. Сидел этот Цапко со мной в одной комнате. Вроде серьёзный пострел. Но одной серьёзности оказалось маловато, и с этим Цапом[133] наше начальство распростилось. Прилип он в рыбном министерстве. По телефону он меня заверил, что на совещании никого из высоких цэковских чинов не было. Я и поверь. И напрасно. Был всё-таки на совещании член политбюро Кириленко. Как потом выяснилось, блин горелый, до совещания мой дятел[134] так и не доплыл, застрял то ли в министерском буфете, то ли ещё где.

Информушка проскочила в «Правде».

Скандалюга!

Главный редактор редакции союзной информации незабвенный Николай Владимирович Колесов в минуту наметал целый вагон чёрной икры, уже расфасованной в баночки. Ещё бы! В информации пропустили самого Кириленку!!!

Совещание, может, только и затевалось ради Кириленки, а по тассовской информации его нету! Уволили?!

Совещание чадило два дня, и назавтра «Правда» повторила тассовскую заметку. Теперь уже как надо.

С классической лебединой концовкой:

«В работе совещания принял участие член Политбюро ЦК КПСС А.П.Кириленко».

Ну, день прополз тихо…

Отхромал второй…

Вроде обошлось…

Ан нетоньки.

Наш ио Бузулук лалакал по телефону с Киевом:

– … Да, сам товарищ Бузулук. Ты Колю не обзывай Ваней. Коля золотой парень, только не насквозь. Я остался один на хозяйстве. Если не дойдёт честное слово, пошлю служебочку Горкуну….

На столе у Бузулука зазвонил красный колесовский телефон.

Все оцепенели.

По чьей горькой головушке затосковал тупой колесовский топор?

На цыпочках Молчанов подбежал к ревущему телефону и припадочно затряс над ним руками.

– Что ты делаешь? – хмыкнула Татьяна.

– Призываю всех святых духов образумить его, – ткнул Валька в телефон пальцем, – и забыть все злые намерения.

Олег торопливо положил киевский телефон, со вздохом взял колесовский:

– Слушаю, Николай Владимирович! Что?.. А… – Олег глянул нам меня. – На месте. Ладно. – И мне: – Иди. Знай, краснознамённые тылы постоят и полежат за тебя! Если что, не спеши кидать ему красивую бумажку об уходе.

Тут вошла секретарь Лида, наклонилась ко мне:

– Труба зовёт…

Я вздыхаю и встаю идти за нею.

Аккуратова:

– За что тебя, Толь, на колесовский ковёр?

– Родина знает.

Меня догнал Молчанов, положил руку на плечо:

– Таки кликнул тебя твой лучший друг… Толик, возьми меня с собой.

– Не примазывайся.

На ватных ногах вхожу к Колесову.

На стенных часах 17.00.

Колесов снимает пиджак, вешает на спинку стула. Закатывает рукава рубашки.

Я забиваюсь в угол дивана как зверёк, готовый к травле.

Колесов орёт с полуоборота:

– В информации пропустить члена Политбюро! Это!.. Это… Вы были на совещании или нет?! Да или нет?? Да или нет??? Почему вы со мной не говорите? Да или нет?

Я еле слышно:

– Не орите… Я не буду вам отвечать, пока вы не станете говорить нормально. Вы кричите, и я не слышу вас…

– Мда! – хлопает он себя по ляжкам. – Вы журналист средней квалификации. Пишете медленно, редактируете неважно! Я ошибся. Медведев вами недоволен.

– А я что-то этого не заметил, – буркнул я. – Да Медведева давно уже и нет в нашей редакции… На выпуске он…

– Выкручиваетесь!? – орёт Коляскин и обессиленно падает в кресло.

Отдохнул Колёскин и снова по-новой в ор. И ну катать по персидскому! Зря ли кликнул на свой дорогой ковёр?

– Пиши по-собственному! – притопнул он принципиальной цэковской ножкой. – Не артачься… Кончай морочить яйца! Не отрулишь самоходом, выдавлю статьёй! А так… Отличную письменную харакиристику нарисую! Укажу, что у вас аналитический склад ума, склонность к большим работам. И тассовская мелочь вовсе не про вас… И не покривлю душой! Да! У вас же золотущее перо! Переводите ещё!.. «Литературка», «Известия», «Наш современник»… Все вас со свистом дают! Я долго думал… Все мозги сломал! У тебя ж, друже, писательский дар! Не зарывай сей божий клад в землю, чтоб потом не пришлось откапывать… Да поздно будет… Разве я не дело говорю? Ну а что вы тут будете гнуться перед трёхстрочными огрызками?! Мне прямо жалко, что вы здесь попросту пропадаете!.. Соглашайтесь. И нашей разладице конец! Есть такое мнение… Я настрогаю ах характеристочку!.. Ну да чего вы кривитесь? У вас что, кукушка поехала? Я ж не собираюсь ляпать такую, что вас сразу в тюрягу загребут и заставят на нарах мыть бруснику![135] Я выдам оттяжную, угарную ораторию, и тебя, простодушка, даже в рай примут без испытательного срока! Я напишу, а генерал-кадровик Герман без звучика подпишет! Ну? По рукам!?

Я промолчал.

– Можете не продолжать! – кисло махнул он рукой и тут же навалился рисовать мне характеристику.

И через час он снова вызвал меня и отдал характеристику.

Я начал читать.

А он в нетерпении заёрзал в красном кресле:

– Да с такой характеристикой в рай со свистом примут!