Репрессированный ещё до зачатия

Галинка снова прилетела ко мне из Питера восемнадцатого апреля.

Я встретил её в Шереметьеве.

Идём под дождём от вокзала к автобусу.

– Радушка! – говорю я. – Сегодня первый весенний дождь! Дождь на молодых – к счастью!

– Не возражаю.

– А чего с грустинкой в голосе?

– Да всё думаю, есть ли жизнь на Зелёном, 73 – 13. Если и есть, то какая будет?

– Какую устроишь…

Наутро у нас выскочил разгрузочный день.

Мы проснулись в пятнадцать часов тридцать пять минут одиннадцать секунд. Поели пирога с яблоками и снова храбро пали на многотерпеливый, орденоносный диван.

На вздохе она пожаловалась:

– Такую ударную затяжную утреннюю гимнастику надо завязывать.

– Мы её толком ещё не развязали, – нежно отклонил я её опрометчивое неудачное рацпредложение.

Я ласково потрепал её по щёчке.

– Женщину нельзя бить даже цветами, – мягко отвела она мою руку и восторженно уставилась на золотистый паркетный пол, щедро усыпанный под свежим лаком, как летящими алыми радостными птицами, надписями Галя.

– Долго мучился? – кивнула Галинка на рассыпанные вокруг Гали.

– С той самой минуты, как увидел тебя. Думал, думал… Осколком оконного стекла соскоблил старый лак. Отциклевал сам тем осколком пол… Видишь, вроде ничего… И всюду красным карандашом пораскидал твоё имя… А вон там надписи и поинтеллигентней. Вон у самого порожка видишь? «Добро пожаловать, Радушка, в рай!».

А вон… «Я люблю тебя, Галя!»… Весь пол расписал и покрыл новым лаком. Старался успеть к твоему приезду…

– Вижу… Вижу… – Она как-то трудновато улыбнулась.

Я внимательней всматриваюсь в свою Галинку и замечаю, что лицо у неё какое-то разгорячённое.

Померил температуру. Тридцать восемь и семь!

– Вызываю скорую! – всполошился я.

– А лечить как будут? Я ж у тебя не прописана… Глотать больно. Этой бякой я болела ещё в девятом классе. Аспирин, ванна, молоко с маслом и содой… Отобьёмся! Только никаких звонков ни в скорую, ни в медленную!

К новому утру у неё было уже тридцать шесть и четыре.

Галинка повеселела:

– Это температура варёного петуха в супе, что стоит у тебя на балконе.

Холодильника у меня не было.

Мы быстренько позавтракали и двинулись в турне по магазинам.

Сначала мы взяли «Темп-209». Это такой большой чёрно-белый телевизор. Раньше у меня телевизора тоже не было.

Потом устроили налёт на хозяйственный. Мыло, ложки, вилки и прочая столовая мелочь.

Уже вечером я взял тюльпанов с рук.

– Надо пять или семь, – сказала тётка.

– Семь! – уточнил я. – Семь больше.

Взяли игристого вина. Но не уходим из магазина. Деловито разглядываем этикетки на бутылках.

– О! Забомбись! – щёлкнула пальцами Галинка. – Что я вижу! Что у вас есть! «Старый замок»! Потрясное! Берём и это!

– Откуда такие познания глубокие, милая?! Уж лучше б ты не знала.

– Нет! Я из тех девушек, которые понемногу знают всё обо всём.

– Только это не тот случай подбежал. Ты ж знаешь мой девиз: что девушка не знает, то её и красит!

Галинка фыркнула:

– Я не хочу, чтоб меня красило чёрт те что! Разве тебе нужна глупистка?.. Сухое вино женщинам полезно. Там виноград…

– Подумаешь! Улучшает кровообращение в ушных мочках!

Уже вечером мы устало подскреблись к стоянке такси.

Думаем, брать не брать на завтра такси.

– Нам, – мнётся таксист, – не разрешают стоять у загса. Линейный контроль накроет. Это надо заказывать в спецбюро свадебных машин по телефону 225-00-00. Так там уже закрыто.

– Значит, – развожу я руками, – не суждено. Да мы без шаров поедем. Я не мальчик. Утром прибегу возьму.

Дома она гладит свадебное платье.

– Как ты относишься к мужчинам? – спрашиваю я.

– Неважно.

– Стоит ли их любить?

– Конечно, нет.

– Бедные мужчины! Знали б они, что про них говорят в канун похода в загс! Я, между прочим, их представитель… Чего кисло хмыкаешь?

– Ничего.

– А как твои мальчики?

– У меня все хорошие были мальчики.

– И что же? Почему ни с одним хорошим не осталась, а оказалась здесь? Будешь с ними переписываться?

– Лишь с мамой и двумя подружками по техникуму.

– А мальчики?

– А зачем? Раз по каким-то причинам не вышло, так зачем о том свистеть? Я такая. Если с кем не захочу, сразу скажу: извини, ты мне не подходишь.

– Смело и оригинально.

– Да тебя это не касается. Я тебе буду, извини, верна.

– Это угроза?

– Просто информация к сведению.

– Спасибо.

– С гарантией. Я очень отзывчива на доброжелательность. В благодарность всегда сделаю больше лучшего.

Она повесила платье на плечики и сунула в шкаф.

И сразу хватается мыть пол.

Мыла она чуть не плача. Похоже, с непривычки.

Я смотрю на неё и меня разбирает смех.

– Матинка! Ну что ты злишься? Я ж смеюсь, любя. Этот смех – восторг. То всегда я сам мыл свой пол. Теперь за меня это делает другой человек. Я с удивления и радости смеюсь.

– Толя! Уж в чём-чём, а в мытье пола, в бытовых вопросах я всё же смыслю, и ты не должен тут ни смеяться, ни переделывать.

– Ладно, ладно! Пол – твоя епархия!

Я поцеловал её, и мы разом посмотрели на тюльпаны на телевизоре. Совсем распустились! Хороши!

Каждый по кулаку!

22 апреля 1976. Четверг.

Марш товарища Мендельсона