Ревнитель веры (СИ)

Утро стояло туманное и серое, из-за чего настроение у Этьена очень быстро попортилось. Способствовали этому как и печальная картина сгоревшей деревни вокруг, так и тот факт, что его общество за одну единственную ночь словно бы перестало интересовать Рено совершенно. С самого начала дня он неотрывно шастал едва не след в след за Лютом, весело перебрасываясь словами с остальными эотасианцами. Выглядел он при этом так приторно счастливо, что у Этьена едва не сводило от этого зрелища зубы. Берас, чувствовавший это яснее всего, словно по щелчку начал огрызаться на всякого, кто пытался с ним контактировать, а затем и вовсе убежал в ближайший перелесок в поисках еды. В итоге из старой компании рядом с Этьеном не оказалось никого, и он был вынужден плестись в самом хвосте их маленькой группы, злостно прожигая взглядом землю у себя под ногами.

Рено же, однако, и правда чувствовал себя совершенно замечательно. Впервые за многие месяцы ему наконец выпала возможность поговорить о том, что для него важно, и не быть при этом осужденным. Эотасианцы приняли его легко и радушно, словно бы давно уже его ждали. Вокруг Рено были теперь люди, понимающие его едва ли не полностью, а, главное, всецело разделяющие самые ключевые его ценности. Было в этом всем что-то настолько отрадное и теплое, что сравнить можно было только с жаром очага отчего дома, и сердце Рено вновь переполнилось самым что ни на есть искренним желанием жить. И если бы кто-то сейчас спросил его, ощущал ли он когда-нибудь большее воодушевление, то он однозначно ответил бы ему нет.

Они успели поговорить за прошедшее время о многом, и еще большее им только предстояло обсудить. Рено в какой-то момент успел укрепиться в мысли, что впереди их ждет еще целая жизнь. Хотя спустя некоторое время он вдруг понял, что до сих пор не представляет, как эта жизнь будет выглядеть.

— Друзья, — неуверенно обратился он, теребя цепочку своего медальона, когда иные разговоры успели поутихнуть. — Я очень благодарен вам за доброту и счастлив от одной мысли, что могу идти сейчас с вами бок о бок. Но все-таки… Простите, если вам этот вопрос покажется грубостью. Но я все еще не очень хорошо представляю, куда мы направляемся.

— Ой! — встрепенулась Анна, подойдя к нему близко настолько, что Рено едва не начал краснеть. — А ведь и правда, ребята, мы ж и словом даже об этом накануне не обмолвились!

— Это, получается, грубость уже с нашей стороны, — вздохнул белокурый Уэйн, поправив болтавшуюся на плече лютню. — Прости. Мэтр Лют, вы расскажете ему?

— Лучше уж сразу расскажите и обо всем остальном, мэтр, — прочирикала Анна. — Самое время ему узнать, какой вы замечательный человек!

— Милая, чтобы это понять, мэтру даже и рассказывать ничего не надо, — добродушно усмехнулся кто-то. Остальные поддержали его, тихонько рассмеявшись.

— Будет вам, друзья мои, — скромно улыбнулся Лют, замедлив шаг. — Но вы правда считаете, что сейчас — подходящее время для таких бесед?

— Простите меня, но я вряд ли смогу теперь так просто усмирить свой интерес, — произнес Рено, осторожно заглядывая мэтру в глаза. — Если, конечно, вам это не трудно…

— Нет-нет, не беспокойся, — мягко остановил его Лют. — Просто это… Не самый короткий рассказ. Я не хотел бы тебя утомлять.

— Ну, мэтр! — нетерпеливо выдохнул кто-то. — Чего вам стоит!

— Поверьте, вашими словами сложно утомиться, — робко сказал Рено.

— Раз такое дело… — Лют вздохнул. — Как вам угодно. Я расскажу. Отвечу на твой вопрос сразу же: направляемся мы в Редсерас. Путь наш, бесспорно, не будет ни для кого из нас легким, но прошу тебя не тревожиться. Я устраиваю этот переход не в первый раз, и ранее никаких непреодолимых трудностей мы не встречали. Я верю, что с божьей помощью и сейчас все сложится удачно, и потому прошу верить в это и тебя, Рено, и всех вас. Но друзья, верно, просили меня рассказать и о том, как я встал на этот путь и почему повел за собой других. Верно?

— Да! — горячо воскликнула Анна. — Обожаю эту историю! Расскажите!

— И мне тоже, конечно, было бы это интересно, — кивнул Рено.

— Хорошо, мои милые. Тогда начать мне придется издалека.

Тебя это, верно, может изумить, Рено, но руины поселения, где мы ныне провели ночь, были некогда моим родным домом. В былые времена это была прекрасная, полная жизни деревня, где нашли приют самые добрые и чистые душой люди, которых мне только доводилось знать… Но главным сокровищем этого скромного поселения был, конечно, непередаваемой красоты и величия храм нашего с вами бога. Стены его всегда были переполнены голосами, шепчущими молитвы, и не было никогда внутри места тени благодаря обилию расставленных всюду свечей. А когда рассветное солнце отражалось в возведенных до самого купола витражах… Ни разу я не видел в своей жизни места красивее. И от того я еще больше горд от мысли, что в свое время мне довелось там служить.