Ревнитель веры (СИ)

— Знаешь, какой грех в нашей вере является самым страшным?

— Не уверен. Убийство? Предательство?

Лют покачал головой.

— Ты отчасти прав. Перечисленные тобой деяния и правда являются очень страшными грехами. Но я говорил вовсе не о них. Попробуешь угадать еще раз?

— Нет.

— Хорошо. Я говорил об отсутствии у человека стремления к искуплению. Понимаешь, о чем я?

— Пожалуй. — Рено, подтянув колени к груди, опустил на них взгляд. — Но я почти ничего не знаю об искуплении.

— Как и я, — печально улыбнулся Лют. — Как и все мы, мой мальчик. Для каждого из нас это понятие преображается, меняется в форме, порой искажая свой первоначальный смысл, но при этом не теряя главной своей сути. Наша жизнь — это бесконечный поиск способов искупления. Но тот, кто не ищет этих способов, кто отчаялся и отрекся от желания измениться, и является самым страшным грешником в глазах Эотаса. Ты понимаешь меня, мой мальчик?

— Наверное. Но все же…

— Не нужно никаких но. Я понимаю, о чем ты хочешь спросить меня, однако не я должен дать тебе ответ на твой вопрос, а ты сам. Все люди, с кем ты успел сегодня познакомиться, включая меня — это грешники, стоящие на грани отчаяния, не видящие света ни впереди, ни внутри себя, но все равно до последнего вдоха готовые сражаться за свое право на искупление. Если ты правда хочешь идти с нами, то ответь сам себе: действительно ли ты готов отречься от себя прежнего, дабы познать раскаяние? Готов ли посвятить свою жизнь поиску туманного, никем не виденного и постоянно преображающегося понятия, зовущегося искуплением? И готов ли умереть за него?

Рено, положив подбородок себе на колени, молчал долго, глядя на мельтешащие на стенах отблески пламени. В конце концов Лют, не дождавшись его ответа, поднялся, осмотрел укладывающихся у огня эотасианцев.

— Ты не обязан давать мне ответ сразу же, — ласково сказал он, вновь взглянув на Рено. — У тебя есть столько времени на размышления, сколько тебе нужно. А сейчас, мой друг, я думаю, тебе уже пора…

— Я готов, — резко выпалил Рено, посмотрев Люту прямо в глаза. — На все, что вы перечислили, я готов. Я уверен.

Несколько секунд Лют казался обескураженным столь скорым ответом, но затем вдруг ласково, по-отечески улыбнулся. Выражение в его глазах говорило о том, что он ни на секунду не сомневался в решении Рено.

— Хорошо, мой мальчик. Я рад слышать это. А сейчас нам и правда пора ложиться спать. В конце концов, всех нас ожидает завтра дальняя дорога.

***

Этьен слишком поздно заметил, что среди эотасианцев есть вооруженный человек. Человек, чье лицо было отмечено пламенем, как и руки; человек, сидевший в тени, отдаленной ото всех остальных людей, согреваемый лишь собственным плащом. Внутри него Этьен ощущал что-то очень и очень знакомое. Но понять, что именно, не мог.

Он решился подойти к человеку с мечом в руках далеко не сразу. Пожалуй, только тогда, когда все эотасианцы, включая Рено, легли наконец спать. Костер продолжал неслышно трещать где-то на фоне, перебиваемый неровным дыханием некоторых раненых, пока Этьен подходил к темному углу зала.

Человек, объяв руками меч, положенный рукоятью ему на грудь, смотрел на огонь долго и неотрывно. Он был одет в легкую кожаную куртку, скрываемую плащом, металлические наручи с простенькой гравировкой по всей длине и обыкновенные потрепанные ботинки, навивавшие мысли о рабочем плуге и голодных свиньях. Когда Этьен подошел к нему вплотную, человек поднял на какой-то момент голову, вглядевшись ему в глаза, затем вновь перевел взгляд на огонь. Этьен счел это согласием, молча усевшись рядом.

— Отличный меч, — прокомментировал он спустя некоторое время, кивнув на рукоять. — Интересно, где такой нынче можно раздобыть.

— В армии, — отозвался незнакомец простуженным голосом.

— Это в которой?

— Тебе не интересно.

Этьен замялся на долю секунды, глядя на незнакомца вплотную. На его бледном лице отчетливо виднелся широкий след от ожога, доходивший с левой стороны от конца подбородка до уголка зеленого глаза. Уходя у самого виска чуть выше, шрам приобретал крайне размытую форму, теряясь под прядями буйно отросших рыжих волос. Такой же неясной формы были и следы от ожогов на его руках. Этьен недовольно сощурил глаза, отвернувшись к огню.

— И правда. Интересно мне не это, но то, почему незнакомцев, заходящих в это убежище, встретил не единственный пребывающий здесь человек с мечом, но девчонка с камнем в руке.

— Встречать вас ему не было необходимости.

— Ммм, — закатил глаза Этьен, — так ты это у нас что же, сайфер, раз знаешь, от кого стоит ждать угрозы, а от кого — нет?

— Я не сайфер, в отличие от некоторых, но мне и не нужно им быть. Преграждать вам путь мечом не было необходимости потому, что оба вы едва не обосрались, поняв, что в подвале кто-то есть. В отличие от этих перепуганных кретинов, я в силах понять, что к чему.

Этьен фыркнул.

— Как грубо.

— Слушай, парень, — жестко проговорил вдруг человек, — если ты решил устроить мне посреди ночи допрос, то я деликатно попрошу тебя от меня отвязаться. Во-первых, я тут пытаюсь отдыхать. Во-вторых, у меня все еще есть меч.