— К этому привыкнуть невозможно, — со вздохом отозвался Этьен голосу позади. В ответ тот лишь приглушенно усмехнулся.
На обед им подали бесформенную жижу, предусмотрительно обозвав ее при этом овсяной кашей. С овсяной кашей — по крайней мере, с той, которую привык есть Этьен, — вязкая масса в его миске не имела ничего общего. Поэтому он не ел.
День стоял погожий и ясный. Утреннее солнце, обильно заливающее все пространство вокруг, где-то далеко на горизонте блестело белыми отблесками снежных вершин. Впереди их ждал Белый Переход. А за ним — Дирвуд. Треклятый грязный Дирвуд, смердящий гнильем и конским навозом, в который Вайдвен истово желал вцепить свои перепачканные в ворласовой краске и крови руки.
Из очередной его речи Этьен не запомнил ни единого слова. Но лагерь у него за спиной, оживленно гудящий людскими голосами, видимо, его примеру не последовал. Этьен явственно чувствовал в воздухе всеобщий триумф, касавшийся их грядущей экспансии. Но за собой, пусть заметил он это и не без сожаления, не ощущал ничего похожего. Все-таки, как бы Вайдвен ни старался, скептицизм из Этьена…
— Хей!
…так и не вышел.
За плечом у него, держа в руке полную бесцветной байды миску, стоял высокий и грузный солдат. Лицо его, обрамленное выдающейся рыжей бородой, показалось Этьену знакомым.
— Я тут рядышком приткнусь, не против?
Этьен, отвернувшись, покачал головой. Солдат, удовлетворенно хмыкнув, уселся на одно с ним бревно. Слишком близко.
— Дивную все-таки речь господин наш сегодня толкнул, — улыбнулся солдат, с упоением запуская ложку себе в миску. Парочки передних зубов у него не доставало. — Хотя я от него иного и не ждал. Меня, кстати говоря, Габино звать.
Этьен, глядевший себе на колени с низко опущенной головой, кашлянул.
— Этьен.
От Габино разило чесноком, перегаром и недалекостью обыкновенного деревенского мужика. Эмоции его были простыми и ничем не выдающимися. Этьену Габино был не интересен, как, впрочем, и все, кто сейчас находился в лагере за его спиной, но он не жаловался. Пока что.
— Я тебя тут раньше не видел, — сказал вдруг Габино, оторвавшись от своей каши. — Ты из новых рекрутов, да?
— Да.
— Под чьим командованием ходишь?
Где-то сзади раздалось дребезжание разбившейся бутылки и последовавшая за ним брань. Этьен поморщился.
— Командор Анаис.
— О, а я сразу так и понял, — отозвался Габино, запуская себе в рот полную ложку. — Она баба славная, Анаис эта. Грубая местами, конечно, но в господина нашенского верит беспрекословно. Учитывая, как восторженно ты на него все утро пялился, тебе у нее понравится.
Этьен неопределенно хмыкнул.
Анаис была помешанной на Вайдвене и невероятно крикливой женщиной, добившейся своего положения явно с трудом, чего она не упускала возможности показать при каждом удобном случае. Весь отряд она держала в неутихающем страхе перед собственной персоной, а дисциплину боготворила до такой степени, что при любом неловком чихе во время построения приходила в состояние ярости. Этьен ее не переносил.
Время, отведенное на обед, постепенно заканчивалось, и гомон лагеря за их спинами начал плавно затихать. Габино, довольно набивавшего себе рот кашей, это, кажется, ничуть не волновало. Что-то в его лице никак не давало Этьену покоя. Он изо всех сил пытался вспомнить, где же мог видеть Габино раньше, но на ум уперто ничего не приходило.
— Вот ты, видно, из наемников, — простодушно заметил Габино. — Мне казалось, в каком-нить Аэдире работы для вас щас побольше будет. Так почему ты пошел за Вайдвеном?
— Потому что поверил в него, — автоматически отозвался Этьен, широко раскрыв глаза от изумления.
Нет. Тогда он сказал не это. Вовсе не это.
— Тогда почему ты предал его в тот момент, когда он нуждался в тебе сильнее всего?
Этьен инстинктивно развернулся в его сторону. Лицо Габино не выражало ничего. И Этьен наконец-то понял, где видел это лицо.
Небо, до этого ясное, в один миг заволокли подернутые алым тучи. Шум лагеря позади вдруг словно бы схлопнулся, а затем взорвался оглушительным гвалтом голосов, смеха и собачьего лая. И еще — криков.
— Ты отвратителен, Этьен, — проговорил Габино. На лице его отразились всполохи полыхающих закатных лучей.
— Ты грешен и жалок.
Запахло гарью.
— Каждая частичка твоей души погрязла в беспросветной тьме, и никогда больше всепрощающая заря не коснется тебя.
Вокруг вдруг стало неимоверно жарко. На лбу у Этьена выступил пот.
— Потому что даже для нее ты слишком мерзок.
— Ты — лжец.
Сзади послышался скрежет. Этьен не оборачивался.
— Ты — предатель.
— Ты не заслужил своей жизни.
Небо над ним залилось алым пожарищем.
— Ты не заслужил милости Эотаса.
Нет, понял Этьен. Не только небо — все вокруг него пылало.
— Ты не заслужил вообще ничего.
Голосов было множество. Все они говорили Этьену вещи, что он успел уже повторить самому себе сотни раз, но он все равно слушал их. Голоса, визжащие и стенающие, скрежетали свои слова прямо внутри его разума, и все существо Этьена подернулось вдруг болью.
Болью, с неистовой силой разрывающей плоть на сотни клочков.
Болью, похожей на ту, что испытывает сгорающий заживо.