Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса

Цеханская 2013 – Цеханская К. В. Манипуляции когнитивными установками традиционного исторического самосознания российского социума // Глобальные тенденции развития мира. Конференция ИНИОН РАН, М., 2013.

Ясперс – Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994.

Шевцов Алексей Леонидович История метисного населения Восточной Сибири: «карымы» / «ясачные» (Проблемы этнической идентичности)

Аннотация. В статье исследуются история формирования, этнокультурные черты, особенности фенотипа и проблемы групповой идентичности этнической группы «карымов» («ясачных») Восточной Сибири. Методологическая сложность изучения данной метисной группы связана с тем, что она не отражалась в официальной статистике XVIII–XX веков. Автор полагает, что идентичность метисного населения Восточной Сибири носила характер конфессионально-этнический. Именно принятие христианства не только открывало для аборигенного населения возможность для полноправного вхождения в состав империи, но и устраняло целый ряд препятствий для массового распространения смешанных браков. Основной вывод статьи: «карымы» представляли собой субэтническую группу в составе бурятского этноса.

Ключевые слова: Восточная Сибирь, этническая идентичность, «ка-рымы» / «ясачные», метисация, ассимиляция, религиозное измерение ассимиляции.

Одним из результатов включения Сибири в состав Российского государства стало совместное проживание на одной территории автохтонного сибирского и пришлого населения. Ассимиляционные процессы имели религиозное, культурное, расовое, генетическое измерения, меняли и бурят, и русских. Такое соседство, в частности, бурятского и русского населения породило уникальный этнологический феномен – довольно устойчивую метисную этническую группу, получившую в Восточной Сибири наименование «карымы», или «ясачные».

В рамках исторической этнологии важным представляется вопрос этнической идентичности «карымов», критериев самоидентификации этнической группы, путей возникновения и воспроизводства исследуемого феномена. Методологическая сложность данного исследования продиктована тем, что «карымы» совершенно не отражались в официальных демографических исследованиях и статистических сводках XVIII–XX вв. С одной стороны, мы имеем данные по конфессиональному составу населения. С другой – по этническому. Причем последний чаще всего выражался в крайне упрощенной идентификации населения по принципу «русский – нерусский». Тогда как критерии самой «русскости» оставались неочевидными – актуализировались лингвистические, расовые, исторические, психологические, политические признаки: «Не было согласия и в отношении того, что есть «русскость», каковы критерии включения в формирующуюся русскую нацию, где проходят или должны проходить ее этнические и территориальные границы, в каком отношении стоит эта нация к империи. Дебаты по этим вопросам носили поистине ожесточенный характер вплоть до краха империи. В самом стандарте «русскости» одни отводили ключевую роль православию, другие – языку и культуре, третьи – расе или крови» [Миллер 2006: 69].

Еще более осложняет ситуацию то, что и собственно этнологических критериев «не русскости» также не существовало: фактически, согласно Уставу об управлении инородцев 1822 года, аборигенное население региона учитывалось в качестве кочевых и бродячих инородцев. А это категории скорее сословной, а не этнической идентификации. Сама логика Устава Сперанского делала этничность «карымов» «неуловимым явлением», поскольку «оседлые инородцы, Христианскую веру исповедующие, не отличаются от Россиян никаким особым названием» [Устав 1830: 395].

Очевидно, что идентичность метисного населения Восточной Сибири носила характер конфессионально-этнический. Именно принятие христианства не только открывало для аборигенного населения возможность для полноправного вхождения в состав империи, но и устраняло целый ряд препятствий для массового распространения смешанных браков. По замечанию А. И. Миллера, «власти и русский национализм не только не видели ничего дурного в смешанных браках, но воспринимали такое этническое смешение как неотъемлемую часть процесса формирования русской нации» [Миллер 2007: 332–350].