Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса

В соответствии с одной из гипотез этносоциологического проекта 2006 года ставилась задача выявить степень влияния религиозности и уровня образования на становление и состояние социального самочувствия человека путём сопоставительного измерения «нагрузки» ряда его идентичностей. Цена и соответственно «вес» высшего образования по сравнению с начальным и незаконченным средним образованием оказалась выше в признании гагаузами себя профессионалами в своём деле (20.7 и 10.8 %), предприимчивыми и энергичными (15.9 и 5.7 %), образованными и духовно богатыми (17.8 и 3.8 %), относительно материально обеспеченными (8.0 и 3.8 %).

И, напротив, среди малограмотных и малообразованных слоёв населения более значимыми в социальном самочувствии, чем среди лиц с высшим образованием, оказались конформизм – такой как все (22.3 и 7.2 %), религиозность – глубоко религиозный (15.3 и 3.2 %) (табл. 3).

Таблица 3

Представления о самом себе среди лиц с различным уровнем образования (в % по итогам опроса 2006, n = 1088)

Едва ли можно говорить о религии как «стержне гагаузской идентичности» в ситуации, когда, обретя свободу, быстро отрекшись от советской идеологии, лишь без малого треть населения Гагаузии (29.6 %) в 2006 году считала себя полнокровными православными, верующими и соблюдающими религиозные обряды, в то время как почти каждый второй (48.5 %) номинировал себя усечённым верующим, т. е. верующим, но не соблюдающим религиозные обряды (табл. 4).

При этом удельный вес полнокровно верующих гагаузов (31.7 %) более чем в два раза превышал типологически сходную группу русского населения Гагаузии (14.4 %). Доля колеблющихся в оценке степени своей религиозности, составляла среди гагаузов 8.4 %, а ещё 8.2 % показали в ответах на вопрос анкеты, что они неверующие или атеисты.

Эти данные говорят о том, что за период между 1973 и 2006 гг. произошли гигантские сдвиги в масштабах религиозности гагаузов.

Таблица 4

Панорама виртуальной религиозности в Гагаузии в начале XXI века (в % по итогам опроса, n = 1088)

За три с лишним десятилетия гагаузы распростились с атеистическими убеждениями, но не стали ортодоксально верующими. В 2006 году лишь каждый десятый гагауз раз в неделю посещал церковь (10.8 %), т. е. более, чем в два раза чаще, чем русские и представители других национальностей Гагаузии. «По зову души» и только по большим праздникам в течение всего 2005 года церковь посещали соответственно 29.7 и 29.4 % якобы «верующих» гагаузов. С незначительными отклонениями такой же уровень «прилежности» религиозных чувств манифестировали проживающие в Гагаузии русские, болгары и представители других национальностей (табл. 5).

Не владея догматикой православной религии, быстро избавившись от навязанного в годы советской власти атеизма, гагаузы в своей религиозности больше всего манифестировали ритуальную сторону дела, особенно обычаи и обряды, связанные с сохранением традиционной культуры.

Таблица 5

Панорама реальной религиозности в Гагаузии в начале XXI века (в % по итогам опроса, n = 1088)[111]

Таблица 6

Представления о желательности заключения брака по религиозному обряду (в % по итогам опроса, n = 1088)[112]

Едва ли не каждые четверо из пяти гагаузов (71.2 %) в 2006 году хотели, чтобы в прошлом, настоящем и будущем их брак обязательно был заключён по религиозному обряду, среди русских и болгар – гораздо реже, соответственно 51.2 и 67.8 % (см. табл. 6).

К сожалению, интереснейшие наблюдения А. К. Папцовой о ХХ веке, как «веке, положившем конец монолитности религиозной традиции гагаузов», остались за пределами внимания профессиональных этнографов, неутомимо пропагандирующих ключевую роль религиозности в этнической идентификации народа.

Более того, стоило бы внимательнее прислушаться к выводу А. К. Папцовой о том, что «рост религиозного плюрализма – многообразие религий – достаточно устойчивая мировая тенденция эволюции религиозности» [Папцова 2007: 500], что вполне согласуется с сохраняющими влияние идеями Уильяма Джеймса, высказанными ещё на заре ХХ века в книге, впервые переведённой на русский язык в 1910 г. [Джеймс 1993: 423–424].