Революция и Гражданская война в России 1917—1922

Справедливости ради надо отметить, что большая часть организаций и служб, которые были заняты продовольственным делом еще до Октябрьской революции, продолжали работать и после нее, не участвуя в общей забастовке чиновников различных министерств и ведомств. Поэтому продовольствие продолжало поступать в города и на фронт, и по всем почти прежним линиям и путям, хотя препятствий к этому возникало теперь больше, чем прежде. Однако советская власть не могла полагаться во всем на лояльность чиновников прежних продовольственных организаций. При создании СНК было предусмотрено поэтому и создание наркомата продовольствия, который очень скоро стал функционировать весьма активно, создавая специальные продовольственные органы на местах. Народным комиссаром продовольствия был назначен И. А. Теодорович, его ближайшим помощником стал А. Г. Шлихтер. При этом Наркомпроду были предоставлены большие полномочия, а военно-революционным комитетам на всех уровнях было предписано оказывать органам Наркомпрода любую помощь. Уже в это время и в Петрограде и в других промышленных центрах стали создаваться из рабочих и матросов первые продовольственные отряды, которые выезжали в деревню, имея с собой как нужные деревне товары – для обмена, так и реквизиционные книжки для конфискации излишков. По воспоминаниям Н. И. Подвойского, только из Петрограда в ноябре 1917 года в составе подобных продотрядов выехало в деревню около 7 тысяч человек[146].

Разумеется, нельзя не отметить, что кроме организованного снабжения хлебом населения городов и армии почти повсеместно продолжалась и «неорганизованная» торговля продовольственными товарами. Не только в городах была громадная нужда в продовольствии. В деревне и у богатых крестьян, и у середняков, и у части бедных крестьян существовала огромная нужда в таких простых товарах, как керосин, спички, соль, мануфактура, инструменты, самая простая сельскохозяйственная техника, гвозди, иголки и т. п. Хотя за время войны цены на продовольственные товары и возросли, но возросли и цены на все нужные деревне промышленные товары. Из этой взаимной потребности в обмене в России возник и стал расти вольный рынок, который чаще всего называли «черным рынком». Несмотря на все препятствия и запреты, этот вольный рынок медленно расширялся. И сами крестьяне и посредники-спекулянты сотнями способов доставляли хлеб и продовольствие в города и выменивали все это на промышленные товары. И хотя органы советской власти уже в те первые недели и месяцы своего существования приняли немало постановлений о борьбе со спекуляцией хлебом – вплоть до расстрела «изобличенных спекулянтов и саботажников на месте», однако в ноябре и декабре 1917 года такие угрозы громко провозглашались, но практически не применялись. Тюрьмы Кронштадта хотя и не пустовали, но и не были переполнены спекулянтами. Что касается «расстрелов на месте», то если такие случаи и имели место, то были, видимо, редчайшими исключениями. В целом же существование черного рынка также было одним из важных факторов, который помог большевикам укрепиться у власти в свои первые сто дней.

2. Созыв и разгон Учредительного собрания

После Февральской революции, а особенно после возвращения Ленина в Россию, главным лозунгом большевиков стало требование «Вся власть Советам!». Лозунг Учредительного собрания был главным лозунгом для партии эсеров. Один из лидеров этой партии Борис Соколов писал позднее в своих воспоминаниях: «Из всех политических партий с идеей Учредительного собрания узами особенно тесными, и я бы сказал кровными, была связана партия социалистов-революционеров. Учредительное собрание, воплощающее в себе главные требования революционного народа, концентрирующее вокруг себя основные положения демократизма… – таковы были тезисы, которые заставляли социалистов-революционеров отстаивать идею Всероссийского учредительного собрания. Им казалось, да и не им одним, впрочем, что все дело состоит в том, чтобы «довести страну до Учредительного собрания». Теоретически, быть может, в этом была величайшая истина, но практически этот своеобразный идеализм был чреват последствиями и осложнениями досаднейшими. Тем более что народ далеко не был так проникнут этой верой в спасительность Учредительного собрания. Вначале в первые месяцы после революции Учредительное собрание было для фронтовых солдатских масс чем-то абсолютно неизвестным и неясным… Их симпатии тяготели вполне и определенно к Советам. Эти последние были для них институциями близкими и родными, напоминающими их деревенские сходы. Заседания прифронтовых Советов привлекали с первых же дней большое количество посторонних слушателей, которые вмешивались нередко в дела советские, влияя на их решения. Как армейские комитеты, которые солдаты называли «нашими Советами», так и столичные Советы казались им близкими, а деятельность их понятной. «К чему какое-то Учредительное собрание, когда есть наши Советы, где заседают наши депутаты, которые могут во всем разобраться»[147].