– А что мы вообще тут делаем? – спросил Хаким, когда я закончил.
– Место казалось идеальным, – я махнул рукой в сторону контура. – Издалека. Шимп даже выслал фоны, но… – я пожал плечами. – Чем ближе мы подлетали, тем хуже становилась ситуация.
Он смотрит на меня, ничего не говорит, так что приходится углубиться в контекст:
– Насколько мы можем сказать, пару сотен тысяч лет назад здесь прошло что-то большое и перевернуло все вверх дном. Тут планетарные массы даже не на эклиптике. Мы не можем найти ничего с эксцентриситетом орбиты меньше шести десятых. В кольце вокруг звезды до хера странников – но, к тому времени как получили цифры, мы уже вляпались по уши. Так что придется засучить рукава, пробиться через серьезный трафик, украсть грав-попутку и снова вернуться на дорогу.
Он качает головой:
– Что мы тут делаем?
А, вот он о чем. Я стучу по интерфейсу, вывожу таймлапс красного гиганта. Тот дергается в контуре, как сердце под дефибриллятором.
– Оказывается, это у нас нерегулярная переменная звезда. Многовато получается осложнений.
Конечно, навряд ли мы справимся с задачей лучше Шимпа (хотя, разумеется, Хаким попробует его переплюнуть за те немногие часы, что ему остались). Но у миссии есть параметры. У Шимпа – алгоритмы. Слишком много неожиданных переменных, и он будит мясо. В конце концов, именно поэтому мы здесь.
И только поэтому.
Но Хаким спрашивает еще раз:
– Что тут делаем мы?
А…
– Ты – цифровик, – говорю я не сразу. – Один из них.
И сколько их там лежит в склепе?
Впрочем, неважно. Скорее всего, сейчас обо мне знают все.
– Так что, наверное, просто выпала твоя смена, – добавляю я.
Он кивает:
– А ты? Ты же тоже из цифровиков, да?
– Нас воскрешают парами, – тихо отвечаю я. – Ты знаешь об этом.
– Значит, тоже выпала твоя смена. Вот так просто.
– Послушай…
– И это не имеет никакого отношения к тому, что Шимпу нужна на палубе марионетка, чтобы приглядывать за ситуацией.
– Хаким, блядь, ну и что, по-твоему, я должен тебе сказать? – Я развожу руками. – Что, по мнению Шимпа, на палубе должен быть человек, который не будет отрубать аппаратуру при первой возможности? Ты думаешь, его подозрения неосновательны, принимая во внимание то, что случилось?
Вот только он не знает, что случилось, по крайней мере не из первых рук. Когда восстание подавили, он спал; очевидно, спустя века кто-то ему об этом рассказал. Бог знает, сколько правды он услышал, сколько лжи и легенд.
Прошло несколько миллионов лет, и неожиданно я стал чудовищем.
Мы падаем в лед. Лед падает в пламя. Оба изливаются через линк и растекаются по всему черепу в великолепном и пугающем виде от первого лица. Здесь порядки величин – не пустые абстракции: они натуральные, ты их чувствуешь нутром. По учебникам Сурт вроде бы маловат – при диаметре в семь миллионов километров он едва проходит в клуб гигантов – но это ни хера не значит, когда встречаешь его лицом к лицу. Перед тобой не звезда: это испепеляющий предел творения, тепловая смерть во плоти. От его дыхания разит литием, оставшимся после миров, которые он уже сожрал. А темное пятнышко, марширующее по его лицу, – не просто планета. Это тающая преисподняя в два раза больше Урана, это замерзший метан, жидкий водород и ядро, тяжелое и жаркое настолько, что способно печь алмазы. Прямо на моих глазах она распадается, все спутники давно потеряны, изорванные останки от системы колец крошатся вокруг гниющим нимбом. На поверхности планеты бурлят штормы; безумно сверкают северные сияния на полюсах. В центре темной стороны вертится суперциклон, кормящийся буйными струями, что бегут из света во тьму. Он смотрит на меня, словно глаз слепого бога.
А Хаким тем временем гоняет шары в аквариуме.
Он занимается этим уже несколько часов: маленький ярко-голубой шарик сюда, тускло-красный баскетбольный мяч туда, нити мишуры петляют сквозь время и траекторию, подобно паутине спятившего космического паука. Может, перетянуть центр масс на правый борт, начать нежно, а потом резко скакнуть на максимум? Кое-какие камни треснут, будет небольшое разрушение конструкции, но ничего такого, что дроны не смогут залатать до следующей сборки.
Нет?
Может, четко и быстро дать полный назад? «Эри» для такого не построена, но если мы сдержим все векторы точно по центру, никаких поворотов, никаких крутящих моментов, лишь прямые линейные сто восемьдесят туда, откуда мы пришли…
Но нет.
Если бы мы только не упали так глубоко в колодец. Если бы мы только не притормозили, решив открыть сундук, все эти N-тела не взяли бы нас так жестко в оборот. Теперь же мы летим быстро, но недостаточно быстро; мы большие, но все равно слишком маленькие.
Теперь единственный путь наружу лежит сквозь.