Революция в стоп-кадрах

Мы никогда еще так не перенапрягались. Обычно нужды нет; когда в дело идут световые года и эпохи, даже самое медленное падение позволяет заблаговременно разогнаться. Мы все равно не можем разогнаться выше двадцати процентов световой, иначе нас поджарит синее смещение. Обычно «Эри» язык держит во рту.

Но не в этот раз. В этот раз мы похожи на одно из праздничных украшений Хакима, висим на нити, а вокруг ураган. Если верить Шимпу, нить выдержит. Правда, есть планки погрешностей, а вот эмпирических исследований, на которые их можно прибить, маловато. Базы данных о сингулярности, угнездившейся внутри астероида, который устроился внутри плавящегося ледяного гиганта, больше походят на сказки.

И вдобавок это задача внутри задачи. Стыковка с атмосферой мира, падающего со скоростью двести километров в секунду, совершенно тривиальна по сравнению с предсказанием курса Туле внутри звезды: тяга, которую накладывает миллионная доля грамма красного гиганта на кубический сантиметр, звездные ветры, термохалинное смешивание, глубинный магнитный момент ископаемого гелия. Трудно даже сказать, что значит «внутри», когда перепад между вакуумом и распадающейся материей размазан по трем миллионам километров. В зависимости от определения мы уже можем быть внутри этой треклятой штуки.

Хаким поворачивается ко мне, когда Шимп снижает «Эриофору» все ближе к буре.

– Возможно, нам стоит разбудить их.

– Кого?

– Сандей. Измаила. Всех.

– Ты знаешь, сколько тысяч человек там упаковано?

Я-то знаю. Хаким может только предполагать, но предатель знает всех до последней души, причем даже не сверяясь с базой.

Правда, за такое никто из них меня по спине не похлопает.

– А зачем? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

– Это все теория. И ты об этом знаешь. Мы все можем погибнуть уже сегодня.

– Ты хочешь их воскресить, чтобы они умерли в сознании?

– Чтобы они могли… не знаю. Сочинить стихотворение. Вырастить скульптуру. Да блин, может кто-нибудь даже решит помириться с тобой перед финалом.

– Ладно, предположим, мы их разбудили и не умерли за день. Ты только что превысил возможности системы жизнеобеспечения на три порядка величин.

Он закатывает глаза:

– Тогда мы просто всех усыпим. Ну будет всплеск CO₂. Но ничего такого, с чем бы лес ни справился за пару веков.

Я слышу еле заметную дрожь в его голосе.

Хаким перепуган. Вот и все. Он перепуган и не хочет умирать в одиночестве. А я не считаюсь.

Думаю, это начало.

– Да ладно тебе, – продолжает Хаким. – По крайней мере закатим шикарную последнюю вечеринку.

– Попроси Шимпа, – предлагаю я.

Он сразу мрачнеет. Я сохраняю невозмутимость.

К тому же уверен, он все это не всерьез.

* * *

Глубины тропосферы. Сердце бури. Утесы воды и аммиака вздымаются на нашем пути: воздушные океаны разбиваются на капли, на кристаллы. Они врезаются в нашу гору со скоростью звука, тут же замерзают или каскадом падают в космос, в зависимости от настроения. Повсюду сверкают молнии, отпечатывая на стволе мозга мельком увиденные следовые образы: лица демонов и огромные когтистые лапы с чрезмерным количеством пальцев.

Почему-то палуба под моими ногами неподвижна, непоколебима предсмертной агонией этого мира. Я не могу окончательно отделаться от скептицизма; даже на якоре из двух миллионов тонн базальта и черной дыры кажется невозможным, что нас не мотает, как мошку в аэродинамической трубе.

Я вырубаю трансляцию, бойня исчезает, не оставляя после себя ничего, кроме ботов, переборок и ленты прозрачного кварца, которая смотрит на фабричный пол. Убиваю время, наблюдаю, как загружаются сборочные линии, как ремонтные дроны вынашиваются в вакууме по ту сторону иллюминатора. Даже в самом лучшем случае у нас будут повреждения. Камеры, ослепленные иглами сверхзвукового льда или пеленой кипящей кислоты. Усы антенн дальнего действия, повисшие от жара. В зависимости от поломок, возможно, понадобится целая армия для ремонта, когда мы закончим пролет. Меня почему-то утешает зрелище того, как войска Шимпа собирают сами себя.

На секунду мне кажется, что я слышу где-то далеко пронзительный визг: пробоина, декомпрессия? Но никаких сигналов тревоги. Наверное, один из скакунов разворачивался в коридоре, искал подзарядку.

Но вот писк в голове я не воображаю: Хаким звонит с мостика.

– Тебе нужно подняться сюда, – говорит он, когда я открываю канал.

– Я с другой стороны…

– Пожалуйста, – просит он и кидает трансляцию: один из носовых кластеров смотрит в небо.

На однообразном хмуром покрове появляется что-то примечательное: яркая впадина на темном небе, словно чей-то палец пытается проткнуть крышу мира. В видимом свете она незрима, ее скрывают потоки аммиака и углеводородные ураганы: но в инфракрасном она мерцает словно колеблющийся уголек.

Понятия не имею, что это такое.

Провожу воображаемую линию к концам червоточины.

– Оно находится на одной оси с нашим вектором перемещения.

– Да неужели! Думаю, червоточина… как-то это провоцирует.

От объекта идет излучение на две тысячи кельвинов.

– Значит, мы уже внутри звезды, – говорю я и надеюсь, что Хаким обрадуется таким новостям.